Раз-два-три-четыре-пять,
Знаете наверно,
Раз-два-три-четыре-пять,
Жадность - это скверно.
Раз-два-три-четыре-пять,
Скажем без подвоха,
Раз-два-три-четыре-пять,
Жадность - это плохо,
Жадность - это плохо,
Жадность - это плохо.

Женщин Билли сторонился,
Не встречался, не женился,
Из-за жадности ни разу
Не влюблялся, не страдал:

За конфеты и за астры
Не желал платить пиастры,
Заработал язву, астму,
А затем концы отдал.

Раз-два-три-четыре-пять,
Жадный век от века,
Раз-два-три-четыре-пять,
Нравственный калека.
Раз-два-три-четыре-пять,
Если жадным будешь,
Раз-два-три-четыре-пять,
Сам себя погубишь,
Сам себя погубишь,
Сам себя погубишь.

Вот и все, и нету Билла,-
Жадность Билла погубила,
Он лежит на дне из ила,
В жизни мало что успев.

Мы работать в эти степи
Выходили до зари,
Чтоб росли на нашем хлебе
Силачи - богатыри;
Чтобы все девчата были
И пригожи, и ловки,
Чтобы жарче их любили
Молодые казаки.

Припев.

Уберем мы все, как нужно,
Ни зерна не пропадет,
Потому что очень дружный
И надежный мы народ.
И пойдут, пойдут обозы
В города по большаку
Не останутся колхозы
Перед Родиной в долгу.

Припев.

Не награды нас прельстили,
Это скажет вам любой.
Мы хлеба свои растили
Ради чести трудовой.
Если ж к этому награда
Будет нам присуждена,
Мы не скажем: нет, не надо! -
Мы ответим, что нужна.

Мы плавно идем на сниженье,
К себе приближая поля.
Привет чернорожим, мы вас
уничтожим ракетами "воздух-земля".

"Штаны не обс*рь, навигатор!"
Командую как бы шутя.
Тушу сигарету и мыслю при этом -
На фронте без шуток нельзя!

Но вот наконец, мы у цели,
Кладу я искустный вираж.
На тело нагрузки, но сквозь перегрузки
Я высший творю пилотаж.

"Как штурман?" - в мозгу промелькнуло,
Назад крутанул головой.
Мой штурман весь белый прижался к прицелу,
За борт уцепившись рукой.

"Не дрейфь, Александр Владиславыч!"
Бодряще кричу я сквозь рев.
"На базу вернемся, как черти напьемся.
Отпразднуем гибель врагов."

Но вдруг от земли к нам навстречу
Взлетел ослепительный светю
И хвост оторвало, когда в нас попала
Одна из чеченских ракет.

Педаль утопив до упора
Я стал выходить из пике.
Пожег керосину, но спас я машину
От гибели на волоске.

"Спокойно Санек, мы уходим!"
Я тихо но твердо сказал.
"До базы дотянем и в карты сыграем."
Но штурман мой не отвечал.

Назад я к нему повернулся,
Сидел он уткнувшись в стекло.
Чеченская сука, ракета-гадюка,
Должно быть задела его.

С трудом прохрипел "Умираю,
Исполни последний наказ:
Письмо для любимой отдай замкомдиву,
Чтоб выслал он в Волоколамскю"

И струйки запекшейся крови
Со лба его тихо стекли
На феньку от Насти, на правом запястье,
На правом запястье руки.

Дрожащей рукой я пошарил
По все еще теплой груди.
Письмо-треугольник, те несколько строчек
Я спрятал к себе на груди.

Хороший был Санька парнишка,
Курить еще даже не мог.
А щас его мамка из Волоколамска
Должно быть шьет сыну носок.

Слеза мне на глаз навернулась -
Погиб мой родной экипаж.
Но превозмогая, на боль не взирая
Включил я свой мощный форсаж.

Ребята, чеченским ублюдкам
Должны мы теперь отомстить
За штурмана Сашку, за Гришку и Пашку.
Иначе не сможем мы жить.

"Валера, прикрой меня сзади,
Иду на второй я заход!"
Валерка-ведомый, он в небе как дома,
Я знаю он неподведет.

Зашел я на цель и гашетку
Привел в положение "Сброс"
Стонали пилоны, касетные бомбы
Упали на вражеский ПТУРС.

В горах всегда быстро темнеет,
Туман застилает глаза.
Чихают моторы, иду по приборам,
До базы четыре часа.

Не стану всего говорить я
Что в эти часы пережил.
А сзади летело холодное тело
Со мною один на один.

Назавтра Санька хоронили,
Немало мы пролили слез.
И стоя над трупом, сквозь сжатые зубы
Я клятву тогда произнес:

"Как только приказ мне подпишут
Приеду я в Волоколамскю
Женюсь там на Насте, и будет ей счастье.
В обиду ее я не дам.

И нашего первого сына
Саньком как тебя назову."
А феньку от Насти, у Саньки с запястья
Я снял и как память храню.

И в ночь, когда из чрева лошади на Трою
Спустилась смерть, как и положено, крылата,
Над избиваемой безумною толпою
Кто-то крикнул: "Это ведьма виновата!"

Без умолку безумная девица
Кричала: "Ясно вижу Трою павшей в прах!"
Но ясновидцев - впрочем, как и очевидцев -
Во все века сжигали люди на кострах.

И в эту ночь, и в эту кровь, и в эту смуту
Когда сбылись все предсказания на славу,
Толпа нашла бы подходящую минуту,
Чтоб учинить свою привычную расправу.

Без умолку безумная девица
Кричала: "Ясно вижу Трою павшей в прах!"
Но ясновидцев - впрочем, как и очевидцев -
Во все века сжигали люди на кострах.

А вот конец - хоть не трагичный, но досадный:
Какой-то грек нашел Кассандрину обитель,-
И начал пользоваться ей не как Кассандрой,
А как простой и ненасытный победитель.

Без устали безумная девица
Кричала: "Ясно вижу Трою павшей в прах!"
Но ясновидцев - впрочем, как и очевидцев -
Во все века сжигали люди на кострах.

Никогда не расстаются
С нами музыка и смех.
Если зрители смеются,
Значит празднуем успех.
Мы приедем, мы уедем,
Летом, осенью, зимой,
И опять приснится детям
Наш вагончик расписной.

Припев:
Мы бродячие артисты,
Мы в дороге день за днем.
И фургончик в поле чистом,
Это наш привычный дом.
Мы великие таланты,
Но понятны и просты.
Мы певцы и музыканты,
Акробаты и шуты.

Выделывал клёпку –
хоть верь, хоть не верь –
Рубанком лишь стоило чиркнуть…
Настолько надёжный имел глазомер –
Точней, чем линейка и циркуль.

Он жил не тужил,
был достаток в дому,
Доволен был и сыновьями.
Но как-то однажды с заказом к нему
Явилась вельможная пани.

Брезгливо вошла, подобравши подол,
Протёрла скамейку платочком…
Задаток, положенный ею на стол,
Был выше, чем стоимость бочки.

Сказала: – Чтоб пела – лишь только задень,
Высокою самою нотой!
Уехала пани. И в этот же день
Вовсю закипела работа.

Бочар был обрадован, что говорить,
Немыслимой панской причуде.
Вот случай: не сделать, а сотворить
Не бочку, а сущее чудо!

Он долго искал, и ему удалось
Для клёпок к задуманной бочке
Дубовые доски с волокнами вкось
Сыскать, чтобы звук вышел сочным.

В работу вложил он и радость и злость –
Шедевр невозможен без чувства,
Поскольку простое его ремесло
Уже превращалось в искусство.

Он делал и думал, что лучше б не смог,
И не повторил бы такого.
ТВОРИЛ он…
И точно в назначенный срок
Была эта бочка готова.

Сработал, чтоб в грязь не ударить лицом,
Старался обрадовать пани.
По обручу вырезал острым резцом
Старинный народный орнамент.

Когда колотушкой дотронулся вдруг –
Та бочка послушно запела.
И слушал Кастусь замирающий звук,
Не веря – его ли рук дело?
Ох бочка!
Украсит и царский подвал!
Не сыщешь и более прочной.
Бочар загрустил, будто замуж отдал
Марылю – любимую дочку.

Уже начинало темнеть за окном,
А он всё сидел на бочонке.
Но хлопнула дверь, и вошел эконом,
И с ним – мужичок из маёнтка.

Подал эконом Кастусю кошелёк:
– Гэй, хлоп
Славь же щедрую пани!
А бочку мужик опрокинул на бок
И выкатил в двери ногами.

Рука Кастуся задрожала слегка,
Как будто бы плюнули в душу.
Схватил эконома Кастусь за рукав:
– Послушай пан!
Пане, послушай!

И гаркнул ему эконом:
– Гэць! Пся крэв!,
Глаза свои выкатив бычьи,
И захохотал: – Ге! Ге-ге! Ге-ге-ге!
И плюхнулся в панскую бричку.

А чтоб Кастуся ещё больше позлить,
Сказал мужичишке со смехом:
– Гэй, хлоп! Аккуратней кубэлец грузи.
Пабью, кали збрудзиш телегу!

А мастеру было обидно до слёз,
Не дай Бог такое страданье…
Телегу, в которой возили навоз,
Прислала за бочкою пани.

Кастусь не нашёл, что промолвить в ответ,
Сжал зубы и вместо ответа
Телеге скрипучей и бричке вослед
Швырнул кошелёк и монеты.

Потом он, шатаясь, вернулся назад
И в хате упал, обессилев…
Три дня сыновья отводили глаза
И плакала тихо Марыля.

Когда отлегло – жизнь пошла чередом,
И снова был мастер при деле,
По-прежнему славился честным трудом.
Но бочки уже не звенели.

Алый факел - мелодию белой темницы -
Он несет сквозь скупую гармонию стен.
Он выкачивает звуки резиновым шприцем
Из колючей проволоки наших вен.

в каждом гимне - свой долг, в каждом марше - порядок.
Механический волк на арене лучей.
Безупречный танцор магаданских площадок.
Часовой диск-жокей бухенвальдских печей.

чакированный спрут, он приветлив и смазан,
И сегодняшний бал он устроил для вас.
Пожилой патефон, подчиняясь приказу,
Забирает иглой ностальгический вальс.

Бал на все времена! Ах, как сентиментально...
И паук - ржавый крест - спит в золе наших звезд.
И мелодия вальса так документальна,
Как обычный арест, как банальный донос.

Как бесплатные танцы на каждом допросе,
Как татарин на вышке, рванувший затвор.
Абсолютный вахтер - ни Адольф, ни Иосиф,
Дюссельдорфский мясник да пскопской живодер.

Полосатые ритмы синкопой на пропуске.
Блюзы газовых камер и свинги облав.
Тихий плач толстой куклы, разбитой при обыске,
Бесконечная пауза выжженных глав.

Как жестоки романсы патрульных уставов
И канцонов концлагерных нар звукоряд.
Бьются в вальсе аккорды хрустящих суставов
И решетки чугунной струною звенят.

вой гобоев ГБ в саксофонах гестапо
И все тот же калибр тех же нот на листах.
Эта линия жизни - цепь скорбных зтапов
Hа незримых и призрачных жутких фронтах.

Абсолютный вахтер - лишь стерильная схема.
Боевой механизм, постовое звено.
Хаос солнечных дней ночь приводит в систему
Под названьем... да, впрочем, не все ли равно.

ведь зтот город скользит и меняет названья,
Этот адрес давно кто-то тщательно стер.
Этой улицы нет, а на ней нету зданья,
Где всю ночь правит бал Абсолютный вахтер.

Поиграй еще, еще,
Разойдись на все плечо.
Не на "браво", не на "бис"
Поиграй мне, гармонист.

Сквозь морщины видно — парень синеглазый
И в кулачном, и в любви бывал мастак.
А еще, как на ладони, вижу разом
Голубых апрелей долгий "четвертак".
Оттого-то ноги в пляс совсем не тянет —
Тянет руки за кисетами вразброд.
И слезой горит гармони черный глянец,
И табачный дым меха ее дерет.

Поиграй еще, еще,
Разойдись на все плечо.
Не на "браво", не на "бис"
Поиграй мне, гармонист.

Из-под Волги, из-под Курска до Берлина,
До победы из окопа да в окоп.
У своих висел на мушке — морщил спину.
У врагов плясал на мушке — морщил лоб!

Треск вагонный, стук прикладный, лай собачий—
Все смешалось в перелатанных мехах.
Гармонист поет, хрипит, как будто плачет —
А то ли хромка плачет, стиснута в руках?

Поиграй еще, еще,
Разойдись на все плечо.
Не на "браво", не на "бис"
Поиграй мне, гармонист.


1985

И лучи его с шага сбивали,
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась - как две.
Крики "Браво!" его оглушали,
А литавры, а литавры -
Как обухом по голове!

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но теперь ему меньше осталось пройти -
уже три четверти пути.

"Ах как жутко, как смело, как мило!
Бой со смертью - три минуты!" -
Раскрыв в ожидании рты,
Из партера глядели уныло
Лилипуты, лилипуты -
Казалось ему с высоты.

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но спокойно,- ему остается пройти
всего две четверти пути!

Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым -
Такого попробуй угробь!
Не по проволоке над ареной,-
Он по нервам - нам по нервам -
Шел под барабанную дробь!

Посмотрите - вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон -
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон -
все равно не спасти...
Но замрите,- ему остается пройти
не больше четверти пути!

Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах -
Ревом ревущих,
Рыком рычащих!

Рыбы пошли косяком против волн -
Черпай руками, иди по ним вброд!
Сколько желающих прямо на стол,
Сразу на блюдо - и в рот!

Рыба не мясо - она хладнокровней -
В сеть норовит, на крючок, в невода:
Рыбы погреться хотят на жаровне,-
Море - по жабры, вода - не вода!

Сколько их в кущах,
Сколько их в чащах -
Сколько ползущих,
Сколько летящих!

Птица на дробь устремляет полет -
Птица на выдумки стала хитра:
Чтобы им яблоки всунуть в живот,
Гуси не ели с утра.

Сильная птица сама на охоте
Слабым собратьям кричит: "Сторонись!"-
Жизнь прекращает в зените, на взлете,
Даже без выстрела падая вниз.

Сколько их в рощах,
Сколько их в чащах -
Ревом ревущих,
Рыком рычащих!
Сколько ползущих
Сколько бегущих,
Сколько летящих,
И сколько плывущих!

Шкуры не хочет пушнина носить -
Так и стремится в капкан и в загон,-
Чтобы людей приодеть, утеплить,
Рвется из кожи вон.

В ваши силки - призадумайтесь, люди!-
Прут добровольно в отменных мехах
Тысячи сот в иностранной валюте,
Тысячи тысячей в наших деньгах.

В рощах и чащах,
В дебрях и кущах
Сколько рычащих,
Сколько ревущих,
Сколько пасущихся,
Сколько кишащих
Мечущих, рвущихся,
Живородящих,
Серых, обычных,
В перьях нарядных,
Сколько их, хищных
И травоядных,
Шерстью линяющих,
Шкуру меняющих,
Блеющих, лающих,
Млекопитающих,
Сколько летящих,
Бегущих, ползущих,
Сколько непьющих
В рощах и кущах
И некурящих
В дебрях и чащах,
И пресмыкающихся,
И парящих,
И подчиненных,
И руководящих,
Вещих и вящих,
Рвущих и врущих -
В рощах и кущах,
В дебрях и чащах!

Шкуры - не порчены, рыба - живьем,
Мясо без дроби - зубов не сломать,-
Ловко, продуманно, просто, с умом,
Мирно - зачем же стрелять!

Каждому егерю - белый передник!
В руки - таблички: "Не бей!", "Не губи!"
Все это вместе зовут - заповедник,-
Заповедь только одна: не убий!

Но сколько в дебрях,
Рощах и кущах -
И сторожащих,
И стерегущих,
И загоняющих,
В меру азартных,
Плохо стреляющих,
И предынфарктных,
Травящих, лающих,
Конных и пеших,
И отдыхающих
С внешностью леших,
Сколько их, знающих
И искушенных,
Не попадающих
В цель, разозленных,
Сколько бегущих,
Ползущих, орущих,
В дебрях и чащах,
Рощах и кущах -
Сколько дрожащих,
Портящих шкуры,
Сколько ловящих
На самодуры,
Сколько типичных,
Сколько всеядных,
Сколько их, хищных
И травоядных,
И пресмыкающихся,
И парящих,
В рощах и кущах,
В дебрях и чащах!


1972

Сердце завело, унесло, обожгло
Все, что было отдала Жиголо
Небо и звезды, надежды и грезы
Все у тебя украл Жиголо

Хочет днем, хочет ночью
Зажигает пламя мыслей тайных
И берет, все, что хочет за роман
диги-диги-бам, диги-диги, а!

Ночь с одной, день с другой
В его жизни море таких love story
Нет, нет... А ты не знала, не гадала
Нет, нет... Всю жизнь любви ждала

Сердце завело, унесло, обожгло
Всё на свете обещал Жиголо
Не было любви, а теперь повезло
Ну кто поверит в то, что он Жиголо

Сердце завело, унесло, обожгло
Все, что было отдала Жиголо
Небо и звезды, надежды и грезы
Все у тебя украл Жиголо

Нет, нет... А он говорит, а он играет
Нет, Нет... Огнем любви твоей

Сердце завело, унесло, обожгло
Всё на свете обещал Жиголо
Не было любви, а теперь повезло
Ну кто поверит в то, что он Жиголо

Сердце завело, унесло, обожгло
Все, что было отдала Жиголо
Небо и звезды, надежды и грезы
Все у тебя украл Жиголо

Его душа проста -
ни страсти, ни стыда, да, да
И ему легко играть в любовь,
Там чужая боль
Он как лед,
он твоих не знает слез, да, да
Но есть страшней беда -
С душой из льда остаться навсегда

Сердце завело, унесло, обожгло

Сердце завело, унесло, обожгло

Сердце завело, унесло, обожгло
Все, что было отдала Жиголо
Небо и звезды, надежды и грезы
Все у тебя украл Жиголо.

Зачем вы, девочки, красивых любите?
Отважных летчиков и моряков?
Ромашки спрятались, поникли лютики -
Непостоянная у них любовь.

Любите, девочки, сутулых юношей -
Ушастых, страшненьких, без волосов.
Никем не заняты, и всем не нужные -
Они подарят вам свою любовь.

Этих глупых парней
Тоже нужно любить -
Все равно их на ком-то
Придется женить!

Красивых летчиков и так достаточно -
Любая дурочка полюбит их.
Любите девочки корявых мальчиков -
На зависть черную подруг своих.

Любите девочки подряд кто встретится -
Тупых ботаников и тормозов.
В глазах у них ниче ваще не светится,
Однако ж тоже им нужна любовь!

Зачем так любите веселых умных вы?
Какая разница, ведь все равно.
Любите девочки тупых занудливых -
Им будет радостно, и вам смешно.

И детишкам я своим расскажу о том что им
Не купил сегодня сладкого к чаю
Так как деньги все свои дал инспектору ГАИ
Потому что он с утра голодает

И от всей своей души удивятся малыши
"Ах, бедняжка, до чего ж его жалко"
Бутербродов завернут, чай в бутылочку нальют
"Отвези им, пожалуйста, папка"

Он повсюду, он везде - он теперь ГИБДД
Только это ничего не меняет
Сколько волка не корми, хоть гиббоном назови
Все равно ему на жизнь не хватает

А эта служба так трудна, что порою не видна
Если кто-то кое-где что нарушит
Чтобы не было биде на посту ГИБДД
Просто дайте человеку покушать
Ты обычный инспектор ГАИ

Где ж вы теперь, в какой новой богине
Ищите вы идеалов своих.
Вы, только вы и верны ей поныне,
Пара гнедых, пара гнедых.

Тихо туманное утро в столице,
По улице медленно дроги ползут.
В гробе сосновом останки блудницы
Пара гнедых еле-еле везут.

Кто ж провожает её на кладбище,
Нет у неё ни друзей, ни родных .
Несколько только оборванных нищих,
Пара гнедых, пара гнедых.

На корабле матросы ходят злые,
Кричит им в рупор старый капитан.
У юнги Билла стиснутые зубы,
Он видит берег сквозь густой туман.

На берегу осталась крошка Мери –
Она стоит в тумане голубом.
И юнга Билл ей верит и не верит,
И машет вдаль подаренным платком.

Вернулся Билл из Северной Канады;
А ну-ка, парень, наливай вина!
Я буду пить за ласку и за Мери,
Я буду пить бокал вина до дна!

В таверне распахнулись настежь двери,
Глаза у Билла вылезли на лоб:
Пред ним стояла вся в смущенье Мери
И с ней высокий толстый боцман Боб.

А ну-ка, Боб, поговорим короче,
Как подобает старым морякам.
Я опоздал всего лишь на две ночи,
Но эту ночь без боя не отдам!

Сверкнула сталь, сошлись в бою матросы;
Как лев, дерётся юнга молодой.
Они дрались за пепельные косы,
За крошки Мери образ голубой.

Но против Билла боцман был сильнее –
Ударил точно его пиратский нож,
Конечно, Биллу руку он поранил,
И рухнул Билл, как раненый мешок.

Медсестричка, медсестричка
Нет девчонки симпатичней
Не лечи меня, не надо
Просто будь со мною рядом

Я готов глотать любые микстуры
И на всякие готов процедуры
Как мне хочется остаться с ней вместе
Чтобы мне она послушала сердце

А халат инициалами вышит
И одно я имя только и слышу
Неужели ты ко мне безразлична
Неприступная моя медсестричка

Медсестричка, медсестричка
Под косынкой две косички
Всё в порядке, всё отлично
Кроме счастья в жизни личной

Медсестричка, медсестричка
Нет девчонки симпатичней
Не лечи меня, не надо
Просто будь со мною рядом

Припев.

Нашей дружбе не нужны ни слова, ни пароли,
Просто нужно быть немного погоды сильней.
Наши губы солены от непрошенной соли,
Наши судьбы - биография трудных морей.

Припев.

Если Каспий черной краскою красит просторы,
Остров в море принимает шторма, как бои,
Ждите сводок, ждите радиопереговоров,
Верьте в нефтяных робинзонов своих.

Припев.

Май 1972

Еще вечерние зажгутся фонари
Туман рассеется и что ни говори
Сейчас бы просто по сто грамм и не мотаться по дворам
Но рановато расслабляться операм

Да! А пожелай ты им не пуха не пера!
Да! Пусть не по правилам игра.
Да! И если завтра будет круче чем вчера
"Прорвемся" - ответят опера
"Прорвемся", опера

южный полюс уснул
снами холостяка.
я все ночи к тебе
прижимаюсь щекой.
южный нас не пустил.
не целован никем.
южный шанс упустил
и ему никогда
не обняться с тобой.

держи меня за руку долго пожалуйста
крепко держи меня я не пожалуюсь.
сердце в плену не способно на шалости
если не хочешь потери - молчи.
я путь свой сама устелила пожарами
ядом отчаяньем страхами ранами
кровью без крови ожогами шалыми.
не отпускай мою руку держи! (с)

Будь, красавица, моей женой.
Вот шаланда, значит, счастье с нами.
Будь моей русалкой дорогой
По морям искал тебя годами.

Подняла красавица глаза,
По лицу его, ведя рукою.
Ведь рыбак не думал, не гадал,
Девушка была совсем слепою.
Ведь рыбак не думал, не гадал,
Девушка была совсем слепою.

Где простор широкий, маяки,
Видел я картину вот такую:
Шёл рыбак высокий и седой,
Под руку старушку вёл слепую.
Шёл рыбак высокий и седой,
Под руку старушку вёл слепую.

Не дозвучал его аккорд
И никого не вдохновил.
Собака лаяла, а кот –
Мышей ловил.

Смешно, не правда ли, смешно!
А он шутил - недошутил,
Недораспробовал вино,
И даже недопригубил.

Он пока лишь затеивал спор,
Неуверенно и не спеша, -
Словно капельки пота из пор,
Из-под кожи сочилась душа.

Он хотел знать всё от и до,
Но не добрался он, не до...

Ни до догадки, ни до дна,
Не докопался до глубин
И ту, которая одна, -
Недолюбил.

Смешно, не правда ли, смешно!
А он спешил – недоспешил, -
Осталось недорешено
Все то, что он недорешил.

Ни единою буквой не лгу -
Он был чистого слога слуга,
И писал ей стихи на снегу…
К сожалению, тают снега!

Но тогда еще был снегопад,
И свобода писать на снегу, -
И большие снежинки и град
Он губами хватал на бегу.

Но к ней в серебряном ландо
Он не добрался и не до...

Не добежал бегун, беглец,
Не долетел, не доскакал,
А звездный знак его - Телец –
Холодный Млечный Путь лакал.

Смешно, не правда ли, смешно,
Когда секунд недостает, -
Недостающее звено,
И недолет, и недолет!

Смешно, не правда ли? Ну вот, -
И вам смешно, и даже мне -
Конь на скаку и птица влет, -
По чьей вине?..

Иннокентий На Заводе

Иннокентий глядит на токарный станок
восхищенный вращеньем детали
Искрометная стружка летит между ног
Раздается визжание стали

Одинокие токари ходят гурьбой
аромат источая мазута
Иннокентия видят они пред собой
Назревает кровавая смута

Иннокентий от них отбиваясь сверлом
за переднею прячется бабкой
Он на самую крышу влезает орлом
и кидает в них норковой шапкой

3. Любовь была, весна была,
Печаль меня расслабила,
Не перепишешь набело
судьбу с черновика…
Мы выросли не хлипкими,
Но шли путями зыбкими,
Работа над ошибками
не ладится пока.

4. Прощайте, годы школьные,
Весёлые, прикольные,
И дни такие вольные
у солнечной весны…
Что с нами будет, станется,
Пусть в памяти останется —
Как в первую учительницу
были влюблены…

Вот отмахали первый акт. Все тихо, как в могиле.
Но тянет, тянет холодком оттуда (тьфу-тьфу-тьфу!)
"Играть второй!" - пришел приказ, и с Богом приступили,
В то время, как фельдъегерь: "Есть!" - и кинулся во тьму.

Василь Васильевич Капнист метался на перине:
Опять все тот же страшный сон, что был уже в четверг:
Де он восходит на Олимп, но, подошел к вершине,
Василь Кирилыч цоп его за ногу - и низверг.

За ногу тряс его меж тем фельдъегерь с предписаньем:
"Изъять немедля и в чем есть отправить за Урал,
И впредь и думать не посметь предерзостным мараньем
Бумагу нашу изводить, дабы хулы не клал."

И не успел двух раз моргнуть наш, прямо скажем, Вася,
Как был в овчину облачен и в сани водворен.
Трясли ухабы, трряс мороз, а сам-то как он трясся,
В то время как уж третий акт давали пред царем.

Бледнел курносый иль краснел - впотьмах не видно было.
Фельдъегерь: "Есть!" - и на коня, и у Торжка нагнал:
"Дабы сугубо наказать презренного зоила,
В железо руки заковать, дабы хулы не клал!"

"Но я не клал! - вскричал Капнист, точа скупые слезы -
Я ж только выставил порок по правилам искусств!
Но я его и обличил! За что ж меня в железы?
И в пятом акте истоптал, - за что ж меня в Иркутск?!"

Меж тем кузнец его ковал с похмелья непроворно.
А тут еще один гонец летит во весь опор...
Василь Васильевич Капнист взглянул, вздохнул покорно,
И рухнул русский Ювенал у позлаченных шпор!

...Текли часы. Очнулся он, задумчивый и вялый.
Маленько веки разлепил и посмотрел в просвет:
"Что, братец, там за городок? Уже Иркутск, пожалуй?"
- "Пожалуй, барин, Петербург" - последовал ответ.

"Как... Петербург?!" - шепнул Капнист, лишаясь дара смысла.
- "Вас, барин, велено вернуть до вашего двора.
А от морозу и вобче - медвежий полог прислан,
И велено просить и впредь не покладать пера."

Да! Испарился царский гнев уже в четвертом акте,
Где змей порока пойман был и не сумел уползть.
"Сие мерзавцу поделом!" - царь молвил, и в антракте
Послал гонца вернуть творца, обернутого в полсть.

Все ближе, ближе Петербург, и вот уже застава.
И в пятом акте царь вскричал: "Василий! Молодец!"
И на заставе ждет уже дворцовая подстава,
И только прах из-под копыт - и махом во дворец.

Василь Васильевич на паркет в чем был из полсти выпал.
И тут ему и водки штоф и пряник закусить.
- "Ну, негодяй, - промолвил царь и золотом осыпал -
Пошто заставил ты меня столь много пережить?"

...Вот как было в прежни годы,
Когда не было свободы!

1984

Знак сторожа над мертвой водой - твой пост;
Сигнал из центра недвусмысленно прост;
Тирн Рам,
Тирн Хлад.
Свирепый лен; балтийский палисад;
Мне все равно, чем кончится ваш
Отход на Север.

Скучно в доме, если в доме ни креста, ни ножа.
Хотел уйти, но в доме спит моя госпожа;
А у нее крутой нрав -
Рамзес IV был прав;
То ли ангелы поют, то ли...

Вот штрихи красивые ложатся
На мою бумагу, словно листья,
На судьбу уж сил нет обижаться,
И сон по ночам уже не снится.

Вот эта комната, вот этот лист,
Кажется, что так пройдёт моя жизнь.
И хоть хочу я простор для души,
Но в жизни чаще детали машин.

Как поэт, нашедший вдохновенье,
Вместе с солнцем я рассвет встречаю,
Только из-за этого черченья
Муза до сих пор меня не замечает.

Но, когда моё настанет время,
Краски весь запас вмиг опорожнив,
Нарисую мир стихотворений,
А пока всего лишь я - чертёжник.

Кто-то у виска покрутит
и вослед пожмет плечами.
Ну, конечно, я не гений
и умру таким...
Есть мотивчики покруче,
а мои всегда печальны,
я играю, как умею,
старый грустный мим.

Пусть великому таланту
все кричат на бис и "браво",
но мне тоже достается
вечности в кредит:
ведь дворовому ваганту
его песенки – забава.
Он поет, когда поется
И когда болит.

Здесь любой встает за брата,
Не жалея ничего,
Но бывает и обратно:
Все встают за одного!

Всех врагов жестоко учит
Племя храбрых "щукарей",
Чуть заметит - так прищучит, -
Пой отходную скорей!

И забыв про нападенье
На советскую страну,
Враг по "щучьему веленью"
Отправляется ко дну!

Флот родной победно славят
Боевые "щукари"
И врагам умело ставят
То и дело фитили!

Веселей летите звуки
Этой песенки живой:
Слава нашей храброй "щуке",
Нашей рыбке боевой!

Пока мы там возилися с проводкой,
Баб Дуся, моя Центр, вошла в азарт —
Она своей "газелевой" походкой
бедром задела пульт и вышел «старт».

Все хорошо. Корабль достался целый.
Ни молотка, ни плоскогубцев больше нет.
Запасы пищи тоже на пределе.
Летим за спиртом мы в медкабинет.

Вокруг планеты — пятый год по кругу...
Не могут наши нас с орбиты снять:
Рубильник сломан бабой Дусей с перепугу,
А денег на починку не набрать…

Я управленье кораблем освоил ловко —
Ведь приземление не светит нам пока.
И с кораблем несутся на стыковку
Цистерна спирта и контейнер табака.

Не печалься, ямщик,
Снова штоф пригубя,
Ты судьбу не ищи -
Она ищет тебя.
Она знает сама,
Что кому под луной,
А тюрьма да сума
Обойдут стороной.

Пусть не видно конца,
Ведь на то она Русь,
Пусть под звон бубенца
Забубенная грусть,
И пускай на авось
И погибель, и жизнь!
Чтоб, ямщик, ни стряслось,
Ты домой доберись.

Наши адвокаты вас услышат и поймут,
Из любой утраты вам доходы принесут.
Коль у вас препятствие возникло на пути,
Вам поможет лоер, только деньги заплати,
Плати, плати...

Если вовремя супруга вам подать не хочет суп,
Вы её не постесняйтесь превратить в кровавый труп,
Не удастся прокурору за решетку спрятать вас,
Потому что друг Шапиро не смыкает ночью глаз.

В мире нет профессии нужней, чем адвокат,
Каждый в жизни будет где-то в чем-то виноват,
Если неохота вам вину свою нести,
Вам поможет лоер, только деньги заплати,
Плати, плати, плати...

а дома теща дома дети
собачку выводить на двор
жена-блондинка на диете
веселая как приговор

он хотел бы купить себе ролекс
но следит за бухгалтером кодекс
может брюлик на сорок каратов
ну а может на зону в саратов

ах не сходится с дебетом кредит
только крыша тихонечко едет
и врачуя душевную рану
припадает бухгалтер к стакану

жизнь свою предлагая к обмену
каждый сам назначает ей цену
и меняет судьбы зодиаки
на условно-товарные знаки

а дома теща дома дети
собачку выводить на двор
жена-блондинка на диете
веселая как приговор

то не тройка летит среди кочек
не во поле звенит колокольчик
то моя бесполезная лира
дребезжит по колдобинам мира

эх нет печальней бартера
чем судьба бухгалтера

Корма сгноили в поле агрономы .
И спят себе спокойно на печи.
Пришла зима, но не ночуют дома
Одни ветеринарные врачи.

Строители пропьянствовали лето,
Загнав налево шифер, доски, тес,
Гуляет пневмония, а за это
Опять с ветеринара строгий спрос.

Больной старик из дальнего поселка
Спешит в больницу — у больного жар,
К его величеству больному поросенку
Спешит на помощь сам ветеринар.

Больной старик расскажет что где колет.
Пройдет рентген — подход к больному прост,
А поросенок даже не поможет.
Термометр воткнуть себе под хвост.

Нас очень часто видят в трудной позе,
Корове в пользу, а себе во вред,
Полураздетых, по уши в навозе,
Трехдневный отделяющих послед.

Тупицы доросли до кандидатов,
Все карьеристы, погляди, в верхах,
У практиков лишь скромная зарплата,
В мозолях руки, синяки в боках.

Про нас поэты песен не слагают,
В кино героям нашим не легко,
И все-таки мы всем вам предлагаем.
Сыр, мясо, яйца, шерсть и молоко.


Автор Р.А. Цион - профессор, эпизоотолог, работал в начале 20 века.