Несмешные истории, Несмешные, но просто хорошие истории... Опции Рейтинг

[Femme Fatale]

Платониха

Опять замело, забуранило. Платониха свет погасила, кряхтя, на печку полезла. Теперь не часто русскую топит, дров жалеет.
- Как не жалеть? - подумала опять вслух. - Пока по конторам из-за них находишься, ноги изобьешь. А бутылок сколь выпоить надо? Шоферу, грузчикам, да опять же пилить-колоть кого-то надо искать. Снова бутылка. Ладно, одна. А пенсия-то - кого там. Эту осень хорошо, Паша помог.
Замолчал динамик.
- Двенадцать, значит, - вздохнула старуха. - Далеко еще до света.
А сна нет, хоть глаза сшивай. Слышно, как в стенку бьется ветер, будто рассердился за что-то на Платониху, хочет избенку ее растрепать.
Кот прыгнул на печку, пристроился под боком у хозяйки.
- Хоть одна живая душа. Раньше сверчки водились. Бывало, заведут свою песню, из дома беги. А сейчас бы и рада, да и сверчки перевелись...
Уже пятнадцатый год жила Платониха одна. Старик помер. Сын в большие начальники вышел, к праздникам открытки шлет. Сулился в том году приехать. Осенью хотел. Ждала-ждала, уж и картошку выкопала, стаскала ее в подпол.
Написал потом, что начальство не отпустило.
- Хоть и сам начальник, а над ним, значит, еще главнее есть, - огорчилась мать.
Написала она тогда письмо сыну. Про жизнь свою. Мол, старуха уж совсем, глаза не видят, ноги не ходят, на покой бы уж скорей. В конце еще пожаловалась, что зима вот скоро, а дровишек-то мало, боится, не хватит.
Недели через две машина к ограде подошла.
- Куда, бабуля, сгружать? - высунулся из кабины Шурка Пономарев..
Потом женщина из райсобеса на легковой подкатила. Велела Платонихе ни о чем не беспокоиться, людей пришлют, все сделают, и мол, никаких пол-литр чтоб не покупала.
Оказалось, сын, получив письмо от нее, позвонил здешнему начальству, просил помочь. Платониха все ж не утерпела, купила беленькую, а то как-то нехорошо, люди работали, а она им даже по стопке не поднесет. Шурка Пономарев, он же потом и дрова складывал, посоветовал бабке почаще сыну писать. Мол, чуть что, писульку в Москву. А здесь из штанов выпрыгнут, но все сделают.
- Да что ж я буду за каждый раз людей от делов отрывать, - не соглашалась Платониха.
... А как хотелось тогда ей, когда письмо писала, чтобы приехал сам Паша, ходил бы по избе и половицы скрипели под его тяжелыми шагами. Утром, встав потихоньку, готовила бы для него завтрак. Для себя-то уж редко когда и варить стала. Плеснет коту молока, потом себе, вот и сыты оба... Кот тоже обленился. Мышь рядом пройдет - не шелохнется, будто не по его это части.
Повернулась Платониха на правый бок. Печка почти остыла или она уж тепло не чует.
На койку б перейти, жестко на кирпичах-то, все косточки болят.
Спустила сухие ноги, стала потихоньку сползать. Нашарила лавку. Прошлепала босиком в горницу. Пол - ледяной. И постель холодная. Натянув на сухонькое тело одеяло, лежала, ожидая, когда одиночество и темнота отпустят ее.
Утром встанет, будет тихонько шлындать по избе, печку затопит. К воротам к почтовому ящику пойдет, -"Не прислал ли сыночек письмо". К колонке за водой отправится, кого, может, дорогой встретит. К соседке заглянет, поговорит. После обеда - в магазин. Дожидаясь, когда привезут во флягах молоко, во флягах оно дешевле, будет сидеть на фанерном ящике с такими же, как она, старухами, слушать жалобы на зятьев, снох, согласно кивать головой и завидовать своим товаркам, которые живут в семьях. Не шибко уж им, конечно, сладко, но все ж не так одиноко.
Прикрыла глаза Платониха, хотела своего Пашу представить. Город, освещенный огнями, какой по телевизору часто видит, представился. А Паша - нет. Сказывал, в большом доме живет. А вот какой этот дом, какой там Паша, как ни силится старуха, вообразить не может. Забеспокоилась Платониха. Что ж это такое? Лицо сына из памяти исчезло. Совсем забыла, какой он есть. Совсем обессилев, кое-как поднялась с койки, включила свет. Сняла со стены портрет в рамке, села на старую обшарпанную лавку. Вглядываясь подслеповатыми глазами, возвращала себе облик сына. Как же она забыла? Паша больше на отца походит, такой же коренастый, большерукий. А вот глаза ее, и ямочка на правой щеке тоже от нее досталась.
Не стала выключать свет, тихонько добрела до койки. Повздыхала, что совсем выстыла изба, такая же старая, как и сама хозяйка. Метель, кажется, начала утихать...

* * *
... А через три дня из большого города на большом самолете летел сын Платонихи. Потом ехал на машине и, наконец, добрался до маленькой избенки. Согнувшись, перешагнул порог, ступил на скрипучие половицы. Бабки с любопытством поглядели на него. Кто-то запричитал: "Вот и приехал, Полинушка, твой сыночек, твоя кровинушка... Что ж ты не встанешь да не приветишь своего родненького..." Ему освободили табуретку. Долго сидел, подперев щеку ладонью. Смотрел и не узнавал в этой маленькой, желтой старушке с запавшим ртом свою мать.
Почему-то вспомнилось давнее-предавнее. Он, кажется, еще и в школу не ходил. Мать тогда сильно заболела и несколько дней лежала, не поднимаясь. Пашка, приходя с улицы, забивался на печку и оттуда со страхом наблюдал за происходящим. Как-то соседка тетя Вера принесла блинов. "Может, поешь? - спросила она больную. Та помотала головой. Колька, сын тети Веры, забравшись к Пашке на печку и глядя на исходящие парком блины, шепнул: "Как твоя мамка помрет, мы эти блины слопаем". Пашка заревел и набросился на Кольку с кулаками. Тетя Вера стащила своего за шиворот с печки и, поддав ему еще подзатыльник, выпроводила за дверь.
Так ясно это все припомнилось... С раскаянием подумал о том, что мог бы приехать осенью, уже и билет был куплен. Что же тогда ему помешало? Забыл. Да и что толку вспоминать? Поздно...
Впервые собственная смерть замаячила совсем близко. Потому что не стало матери. Тихой, незаметной. А ведь он почти забыл о ней...

- ... "Что имеем - не храним, потерявши – плачем"… -

[Femme Fatale]

УРОДЛИВЫЙ

Каждый обитатель квартиры, в которой жил и я, знал, насколько Уродливый был уродлив.
Местный Кот.
Уродливый любил три вещи в этом мире: борьба, поедание отбросов и, скажем так, любовь.
Комбинация этих вещей плюс проживание без крыши оставила на теле Уродливого неизгладимые следы. Для начала, он имел только один глаз, а на месте другого зияло отверстие.
С той же самой стороны отсутствовало и ухо, а левая нога была когда-то сломана и срослась под каким-то невероятным углом, благодаря чему создавалось впечатление, что кот все время собирается повернуть за угол. Его хвост давно отсутствовал.
Остался только маленький огрызок, который постоянно дёргался..
Если бы не множество болячек и желтых струпьев, покрывающих голову и даже плечи Уродливого, его можно было бы назвать темно-серым полосатым котом.
У любого, хоть раз посмотревшего на него, возникала одна и та же реакция: до чего же УРОДЛИВЫЙ кот.
Всем детям было категорически запрещено касаться его. Взрослые бросали в него камни.
Поливали из шланга, когда он пытался войти в дом, или защемляли его лапу дверью, чтобы он не мог выйти. Уродливый всегда проявлял одну и ту же реакцию.
Если его поливали из шланга - он покорно мок, пока мучителям не надоедала эта забава.
Если в него бросали вещи - он терся о ноги, как бы прося прощения. Если он видел детей, он бежал к ним и терся головой о руки и громко мяукал, выпрашивая ласку.
Если кто-нибудь всё-таки брал его на руки, он тут же начинал сосать уголок рубашки или что-нибудь другое, до чего мог дотянуться.
Однажды Уродливый попытался подружиться с соседскими собаками. В ответ на это он был ужасно искусан. Из своего окна я услышал его крики и тут же бросился на помощь.
Когда я добежал до него, Уродливый был почти что мёртв. Он лежал, свернувшись в клубок.
Его спина, ноги, задняя часть тела совершенно потеряли свою первоначальную форму.
Грустная жизнь подходила к концу. След от слезы пересекал его лоб. Пока я нёс его домой, он хрипел и задыхался. Я нёс его домой и больше всего боялся повредить ему ещё больше.
А он тем временем пытался сосать мое ухо.
Я прижал его к себе. Он коснулся головой ладони моей руки, его золотой глаз повернулся в мою сторону, и я услышал мурлыкание. Даже испытывая такую страшную боль, кот просил об одном - о капельке привязанности! Возможно, о капельке сострадания.
И в тот момент я думал, что имею дело с самым любящим существом из всех, кого я встречал в жизни. Самым любящим и самым красивым. Никогда он даже не попробует укусить или оцарапать меня, или просто покинуть. Он только смотрел на меня, уверенный, что я сумею смягчить его боль.
Уродливый умер на моих руках прежде, чем я успел добраться до дома, и я долго сидел, держа его на коленях.
Впоследствии я много размышлял о том, как один несчастный калека смог изменить мои представления о том, что такое истинная чистота духа, верная и беспредельная любовь.
Так оно и было на самом деле. Уродливый сообщил мне о сострадании больше, чем тысяча книг, лекций или разговоров. И я всегда буду ему благодарен.
У него было искалечено тело, а у меня была травмирована душа.
Настало и для меня время учиться любить верно и глубоко.
Отдавать ближнему своему всё без остатка.
Большинство хочет быть богаче, успешнее, быть любимыми и красивыми.
А я буду всегда стремиться к одному - быть "Уродливым"...

Давайте любить братьев наших меньших...

[Femme Fatale]

Письмо маме.

Он достал из лотка принтера чистый лист бумаги и положил перед собой. Взял ручку, покрутил ее, положил на место, закурил.
- Ну и что писать? «Превед, мамо, кагдила?». М-да.
Прищурив один глаз от дыма, он начал писать сверху:
Здравствуй, мама!
Стряхнул пепел, задумался.
- Ч-черт, ну зачем ей понадобилось, чтоб я письма писал? Я уж не помню, как это делается. Что там дальше обычно в письмах пишут? А, про погоду.
На бумаге появилось:
У нас сейчас дождливо. На улице противно.
- Вот, надо написать, что у меня постоянно ноги мокрые - пусть ей будет о чем побеспокоиться.
Везде огромные лужи, у меня постоянно сырые ноги.
Наклонив голову, он рассмотрел написанное.
- Ужасный почерк. Вообще говоря, нет почерка. Когда я последний раз писал от руки? А, заявление о разводе. Полтора года. Ладно, продолжим...
А как погода у вас?
- Кстати, действительно, как там погода? - Он придвинул клавиатуру, набрал адрес метеосайта.
- Так. Минус тридцать три - тридцать пять, метель. Отец, уже, наверное, собак со двора домой забрал.
Наверное, холодно?
- Три строчки есть. Что дальше? Как меня выгнали с работы? Как я пил три месяца после развода? Наркотики? Триппер? Групповой секс? @ля, о чем написать маме?!
У меня все хорошо.
Он снова закурил, выпустив дым прямо в морду лежащей на мониторе кошке. Кошка привычно сощурилась и прикрылась лапой.
- Господи, ну зачем ей мои письма? Она из армии их мало получала? Армия... Перловка дрянь, конечно, но зато воля была. Пацаны опять же... Сыч, Белов, Коньков ... Когда мы последний раз виделись? Белов, говорят, сейчас в Чечне.
Да... а я менеджер, мама.
Мама, помнишь, как ты меня драться учила? А я плакал и говорил, что мне это не нужно. Я говорил, что папа никогда не дерется, и я не хочу. А ты сказала, что папа настоящий мужчина, силу которого видно сразу и поэтому никто не рискует с ним драться. Я тогда пообещал себе, что обязательно стану настоящим мужчиной.
Кошка с интересом наблюдала, как ручка бегает по бумаге.
Мама, я не стал настоящим мужчиной. Мне иногда кажется, что я и человеком-то не стал. Я ушел из детства, но никуда не пришел. Мама, я пустой внутри. У меня есть женщины, но нет любви. У меня есть куча приятелей, но нет друзей. Я разучился разговаривать с людьми. Я понимаю, что неинтересен другим, и меня утешает только одно - вокруг меня такие же неинтересные люди. Они, как и я, неинтересны даже сами себе.
Сигаретный пепел упал на ковер.
Я не знаю, что мне делать в жизни, мама. Я просто живу - ем, пью, сплю. Ненавижу свою работу и равнодушно отношусь к женщинам. Не знаю, что со мной будет через десять лет. Впрочем, я знаю - со мной ничего особенного не будет, и это вселяет в меня ужас. Мама, мне нужно чудо. Сам я его сотворить не в состоянии. Я разбазариваю свою жизнь, обменивая время на пустоту в душе.
Невидящими глазами он посмотрел за окно, где холодный дождь хлестал деревья.
Я не жалуюсь, мама. Мне просто хочется сказать, что я скучаю по тебе. И по папе. И по нашему дому. Кстати, я посмотрел прогноз - у вас скоро будет солнце. Мама, у вас будет солнце.

Целую, твой сын.

Он сложил письмо, вложил в конверт, надписал адрес. Оделся и вышел на улицу - опустить письмо в почтовый ящик. Вернувшись, он попил чаю и лег спать, впервые за долгое время не выпив на ночь водки.
Спал он спокойно.

[Femme Fatale]

Монетки

Весеннее солнце и свежий воздух утомили мои ноги, и я присел на лавочку.
Слегка щурясь на солнце, закурил.
Из сладкой весенней истомы меня вывел шорох за лавочкой. Я обернулся, и увидел малыша лет шести, который пристально всматривался под лавочку. Пацан неспешно обошел лавочку, все так же продолжая что-то под ней искать.
После рождения моего сына, я стал совсем по-другому, относится к детям.
Рассматриваю малыша.
Одежда до ужаса бедная, но вроде чистая. На носу грязное пятно. Взгляд, его взгляд меня поразил. Было в нем что-то слишком взрослое, самостоятельное. Думал, что показалось, не может в шесть лет быть такого взгляда. Но малыш смотрел под лавочку именно так.
Я достал жвачку и положил подушечку в рот. Малыш на мгновение перевел взгляд на мои руки, и тут же опустил глаза на землю.
- Дядя подними ноги, пожалуйста,- глядя на меня сказал пацан.
Я больше от удивления, чем осознанно поднял ноги над землей. Малыш присел, и внимательно посмотрел на землю под моими ногами.
- И тут нету, - пацан вздохнул.
- Жвачку будешь?- спросил я, глядя на этого маленького мужичка.
- А у тебя какая, я люблю фруктовые,- ответил он.
- У меня мятная, - я достал жвачку и на ладони протянул ему.
Он, немного помедлив, взял подушечку и сунул в рот.
Я улыбнулся увидев его руки, обычные руки маленького пацана, грязные до ужаса.
Мы смотрели друг на друга и жевали жвачку.
- Хорошо сегодня, тепло,- сказал я
- Снега нет, это очень хорошо,- задумчиво сказал он.
- А чем тебе снег мешал?

- Вот ты даёшь, под снегом же ни чего не видно, - заметил мальчуган.
Малыш засунул руки в карманы, посмотрел на меня и сказал:
- Пойду я, скоро темнеть уже начнёт, а я почти ничего не нашёл, спасибо за жвачку, - он развернулся и, глядя в землю, пошёл по алее.
Я не могу сказать точно, что же именно заставило меня окликнуть его, наверное, какое - то взрослое уважение, к рассудительному пацану.
- А что ищешь ты? - спросил я.
Малыш остановился, чуть помыслив, спросил:
- Никому не скажешь?
- Хм, нет никому, а что это тайна? - я удивленно поднял брови.
- Это мой секрет,- сказал пацан.
- Ладно, уговорил, честное слово не скажу, - улыбнувшись, сказал я.
- Я ищу монетки, тут на алее их иногда можно много найти, если знаешь где искать. Их много под лавочками, я в прошлом году очень много тут нашёл.
- Монетки? - переспросил я.
- Да, монетки.
- И что прошлым летом, ты их тоже тут искал?
- Да искал, - лицо малыша стало очень серьёзным.
- А сегодня много нашёл? - ради любопытства спросил я.
- Щас, сказал он, и полез в карман брюк.
Маленькая рука достала из кармана клочок бумаги. Малыш присел на корточки, развернул газету и положил на асфальт. В газете блестело несколько монет. Насупившись, малыш брал монетки с газеты и складывал в свою маленькую, грязную ручку. При этом его губы шевелились, видно он очень усердно подсчитывал свои находки. Прошло несколько минут, я улыбаясь смотрел на него.
- Сорок восемь копеек,- сказал он, высыпал монеты в газету, завернул их и сунул в карман брюк.
- Ого, так ты богач, - ещё больше улыбаясь, сказал я.
- Неа, мало, пока мало, но за лето я тут много найду.
Я вспомнил своего сына, и себя, а кто не собирает на конфеты или игрушки деньги в детстве?
- На конфеты собираешь?
Малыш, насупившись, молчал.
- А, наверное, на пистолет? - переспросил я.
Малыш ещё больше насупился, и продолжал молчать.
Я понял, что своим вопросом я перешёл какую-то дозволенную черту, я понял, что затронул что-то очень важное, а может быть и личное в душе этого маленького мужчины.
- Ладно, не злись, удачи тебе и побольше монет, завтра будешь тут? - сказал я и закурил.
Малыш, как-то очень грустно посмотрел на меня и тихо сказал:
- Буду, я тут каждый день, если, конечно, дождь не пойдет.
Вот так и началось моё знакомство, а впоследствии и дружба с Илюшей (он сам так себя называл). Каждый день, я приходил на аллею, и садился на лавочку. Илья приходил, почти всегда в одно и то же время, я спрашивал его, как улов? Он приседал на корточки, разворачивал газету и с большим усердием пересчитывал свои монетки. Ни разу там не было больше рубля.
Через пару дней нашего знакомства я предложил ему:
- Илюша, у меня тут завалялось пару монеток, может, возьмёшь их в свою коллекцию?
Малыш надолго задумался, и сказал:
- Неа, так просто нельзя, мне мама говорила, что за деньги всегда надо что-то давать, сколько у тебя монеток?
Я пересчитал на ладони медяки.
- Ровно 45 копеек, - с улыбкой сказал я.
- Я щас, - и малый скрылся в ближайших кустах.
Через пару минут он вернулся.
- На, это я тебе за монетки даю,- сказал пацан и протянул ко мне ладошку.
На детской ладошке, лежал огрызок красного карандаша, фантик от конфеты и кусок зелёного стекла от бутылки.
Так мы совершили нашу первую сделку.
Каждый день я приносил ему мелочь, а уходил с полными карманами его сокровищ, в виде, крышек от пива, скрепок, поломанных зажигалок, карандашей, маленьких машинок и солдатиков. Вчера я вообще ушёл сказочно «богат», за 50 копеек мелочью, я получил пластмассового солдатика без руки. Я пытался отказаться от такого несправедливого обмена, но малыш был крепок в своём решении как железобетон.
Но в один день малыш отказался от сделки, как я его не уговаривал, он был непреклонен.
И на следующий день отказался.
Несколько дней я пытался понять почему, почему он больше не хочет брать у меня монетки? Вскоре я понял, он продал мне все своё нехитрое богатство, и ему нечего, было дам мне взамен за мои монеты.
Я пошёл на хитрость. Я приходил чуть раньше и тихонько кидал под лавочки по нескольку монет. Мальчуган приходил на аллею, и находил мои монеты. Собирал их, садился у моих ног на корточки, и с серьёзным видом пересчитывал их.
Я к нему привык, я полюбил этого мужичка. Я влюбился в его рассудительность, самостоятельность и в настойчивость в поисках монеток. Но с каждым днём, меня всё больше и больше мучил вопрос, для чего он второй год собирает монетки?
Ответа на этот вопрос у меня не было.
Почти каждый день я приносил ему конфеты и жвачки. Илюша с радостью их лопал.
И ещё, я заметил, что он очень редко улыбался.

Ровно неделю назад, малыш не пришёл на аллею, не пришёл и на следующий день, и всю неделю не приходил. Никогда не думал, что буду так переживать и ждать его.

Вчера я пришёл на ту самую аллею в надежде увидеть Илюшу.
Я увидел его, сердце чуть не вылетело из груди. Он сидел на лавочке и смотрел на асфальт.
- Здоров, Илюша, - сказал я, улыбаясь во все зубы, - ты чего это не приходил, дождя не было, поди, монеток под лавочками лежит видимо невидимо, а ты филонишь.
- Я не успел, мне монетки больше не нужны, - очень тихо сказал он.
Я присел на лавочку возле него.
- Ты чего это, брат, грустишь, что значит не успел, что значит, не нужны, ты это брось, давай выкладывай что там у тебя, я вот тебе принёс, - и протянул ему ладонь с монетками.
Малыш посмотрел на руку и тихо сказал:
- Мне не нужны больше монетки.
Я никогда не мог подумать, что ребёнок в шесть лет, может говорить с такой горечью и с такой безнадёжностью в голосе.
- Илюша, да что случилось? - спросил я, и обнял его за плечи, - зачем тебе вообще нужны были эти монетки?
- Для папки, я собирал монетки для папки, - из глаз малыша потекли слёзы, детские слёзы.
Во рту у меня все пересохло, я сидел и не мог вымолвить ни слова.
- А зачем они папке? - мой голос предательски сорвался.
Малыш сидел с опущенной головой, и я видел как на коленки падали слёзы.
- Тетя Вера говорит, что наш папка много пьёт водки, а мама сказала, что папку можно вылечить, он болен, но это стоит очень дорого, надо очень много денег, вот я и собирал для него. У меня уже было очень много монеток, но я не успел, - слёзы потекли по его щекам ручьём.
Я обнял его и прижал к себе.
Илья заревел в голос.
Я прижимал его к себе, гладил голову и даже не знал, что сказать.
- Папки больше нет, он умер, он очень хороший, он самый лучший папка в мире, а я не успел,- малыш рыдал.
Такого шока я не испытывал ещё никогда в жизни, у самого слёзы потекли из глаз.
Малыш резко вырвался, посмотрел на меня заплаканными глазами и сказал:
- Спасибо тебе за монетки, ты мой друг, - развернулся и, вытирая на бегу слёзы, побежал по аллее.
Я смотрел ему вслед, плакал и смотрел вслед этому маленькому мужчине, которому жизнь подсунула такое испытание, в самом начале его пути и понимал, что не смогу ему помочь никогда.
Больше я его на аллее не видел. Каждый день в течение месяца я приходил на наше место, но его не было.
Сейчас я прихожу намного реже, но больше, ни разу я его не видел, настоящего мужчину Илюшу, шести лет от роду.
До сих пор я бросаю монеты под лавочку, ведь я его друг, пусть знает, что я рядом.

[Лёшка]

наревелась от души!!! спасибо...

[Femme Fatale]

наревелась от души!!! спасибо...

И тебе спасибо!
Вот еще рассказ:

Мама

Семья заканчивала обедать. Супруг ушел на работу. Старший сын, подросток уселся смотреть телевизор. Младший сын, детсадовец, все еще доедал свою кашу.
- Сынок - сказала женщина старшему сыну – ты бы отнес поесть своей собаке.
- Потом, мама – отвечал сын, досматривая фильм.
- Ну, как тебе не стыдно – продолжала она – А собака не скажет тебе «потом», когда тебе захочется с ней играться.
- Ну, отнеси сама – сына нельзя было оторвать от телевизора.
- Но он ведь твой друг – настаивала женщина – И потом, я не люблю собак…
- А зачем тогда так заботишься о нем?
- Потому, что он твой друг! Ты сам так говорил.
Сын убежал во двор кормить собаку. Женщина смотрела в окно и любовалась своим дитем. - О, Аллах, спаси и сохрани – шептала она. Младший сын, стоя возле мамы, слушал непонятные слова.
Прошли годы. Старший сын вырос и ушел служить в армию. Подрастал младший сын.
- Мама, давай я собаке кушать отнесу – сказал младший.
- Нет, сынок, смотри кино, я сама отнесу – ответила мать.
- Но ведь ты не любишь собак? Ты ведь рассказывала, что в детстве тебя укусила собака.
- А теперь я их люблю, сынок – улыбнулась женщина.
Налив полную миску, женщина вышла во двор. Тут закончился фильм, и младший сын, выскочив во двор, услышал, как мать разговаривает с кем-то во дворе. Осторожно заглянув за угол дома, он увидел, как его мать гладит собаку по голове.
- Думай о моем сыне – говорила мама собаке – проси Аллаха, чтоб оберегал его!
Собака, старый добрый наш Алыпсок, доверчиво вилял хвостом...

[Femme Fatale]

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

Холодно... Очень холодно... А может, это только кажется, после мягкого октября?
Голые деревья - закоченевшие, обманутые белым Солнцем. Их кровь вмиг застыла и превратилась в стекло. Ну кто после такого обмана сможет вновь ожить? Их предали, и теперь с каждой весной Солнце будет развёртывать их листья только для себя. Лишь сосны сияли и звенели иглами-саблями. Они знали заранее о холодах и уже давно были готовы отстоять своё право жить.

Яркое голубое небо - высокое и непостижимое, одинаковое и обманчивое, кружило голову и отнимало память... Она смотрела вверх, на далёкие кроны высоких сосен, а её ладони лежали в тёплых карманах его пальто. «Тот самый ветер» стряхнул с далёких зелёных иголок снежную пыль. Она медленно падала вниз и ложилась на длинные ресницы.
Он стоял рядом и не верил, что такое возможно в его жизни. Время останавливалось. Он чувствовал, как оно замедляло свой бег. Вот оно уже полностью исчезло, как понятие и как физическая величина.
Времени больше не было... и прошлого больше не было... и будущее стало безразлично... Тишина, и только её глаза, устремлённые вверх... только её дыхание... только тепло, которое исходило от её припухших губ...
А голова кружилась... и снежинки не таяли у неё на ресницах... время было неподвижно, только её губы были всё ближе, и горячей становилось на сердце...
Сон... Это был лишь сон. Этого и не могло случиться здесь... на этой промёрзшей Земле под холодным Солнцем. Это было из другой жизни, но из какой?
Эрис подошёл к тёмному окну, за которым бушевала метель. Да, это был сон, подумал он. Это был сон, это был сон, - кричали разноцветные маски. Их лица искажались от этой боли или от той разности во времени, которая разделила два сердца. А они бешено бились, словно пытаясь сказать: нет, это, неправда, мы по-прежнему вместе!
Шаман был уверен, что всё это было, и он может в любой момент повторить всё это. Он действительно мог повторить эти мгновения и даже остаться там навсегда, чтобы смотреть в её глаза - но только во сне.
В доме было тепло. Шаман сел и долго смотрел на переливы огненных углей. Лёгкое пламя скользило по ним... Всё это так далеко, думал он. В какой своей жизни я видел всё это? И где теперь она? Шаман подбежал к двери, распахнул её и крикнул в снежную ночь: «Где тыыыыыыыыыыы?!» Ночь и метель поглотили его голос. Он был сильным, но мир был намного сильнее, и от этого в его душе поднималась ярость. Он выбежал в это белое поле и волком понёсся к далёкому лесу, чтобы охладить закипающую кровь. Он бежал по крепкому насту, глаза горели зелёным огнём, дыхание вырывалось и тут же застывало в звенящем морозном воздухе. Вот он, лес. Вот они, сосны. Облака расступились, и на мгновение вышла белая луна.
- Ээээээуууууууууууууу!
Крик прокатился над лесом.
- Ещё одна жизнь без любви, - прошептал шаман и прислонился спиной к смолистому стволу...

Я жму на педали своего велосипеда и вновь мчусь навстречу осени. Осени - моему самому беспокойному времени года. Именно осенью в моё сердце внедряется это странное чувство. Осень бежит мне навстречу. Она слышит мой голос и с радостью готова заменить своей свежестью то, к чему стремится моя душа.
Приближение осени ощущается как тревога и беспокойство, но вместе с тем я чувствую приближение вдохновения. Значит, дух любви где-то рядом. Он уже выбрал меня своей жертвой.
По пути в моей памяти всплыла из глубины воплощений странная история. Возможно, это действительно происходило много лет назад. Откуда появляются подобные истории? А с другой стороны, - это такая же реальность, как и та, которая окружает нас сейчас.
Было утро. Вода в реке медленно несла на себе зелёные травинки. Я подошёл к самому берегу и увидел, как на другом берегу дымились костры. Вот одна женщина вышла из своего жилища. Она стояла ко мне спиной, лицом к солнцу. В её светлых волосах я различил несколько чёрно-белых перьев. Она подняла руки и скинула с себя одежду, обнажив красивые сильные плечи. Вот она, женщина. Вот она, тайна, которую никто не в состоянии разгадать. Я вошёл в воду. Она была холодная и совсем чёрная. Вот она, вода. Её тоже невозможно понять, так же как и моё отражение в ней. Я вижу глазами, но не сердцем. Мир плоский, словно замёрзшее лесное озеро. Единственный выход - это разбить лёд и постигнуть ещё одно измерение. Я вижу, как озорные духи веселятся на том берегу. Они носятся свежим ветерком друг за другом и шевелят чёрно-белые перья в волосах солнечной женщины.
Я всю жизнь готов смотреть на это чудо, на свою женщину. В это время я чувствую себя Богом. В эти минуты я по-настоящему счастлив. Смотреть на духов, играющих с моей любимой, можно бесконечно долго.
- Эйса! — крикнул я, и эхо понеслось на дальний берег реки.
Женщина оглянулась. Она была обёрнута солнечным светом, она была Солнцем! Но когда я увидел её глаза, мир вновь покрылся прозрачным льдом, а чувства застлало серое колючее облако памяти и тревоги. Я боялся вновь на сотни и тысячи лет потерять её след, а может, и это не она?
- Эйса, я вижу твои глаза, в них лёд лесного озера. Почему? Почему, Эйса, любовь не приносит радости?
Эйса смотрела на меня, и лёд в её глазах таял.
- Я люблю тебя, Эрис, а страх - это страх разлуки на долгие лета, вёсны и зимы.
Я ни на миг не сомневался в её словах, так же как не сомневался в том, что и в её груди живёт жестокая болезнь по имени любовь.
- Эйса, кто постоянно разлучает людей? Кто этот злой дух, что из века в век так жестоко шутит?
- Это дух Любви, мой милый шаман.
- Как всё оказывается просто, Эйса!
- Нет, Эрис, это очень сложно...
Тем временем зима окутала своим холодом память о лете, и все совершенно забыли, что когда-нибудь вновь наступит тепло. Весна добавила беспокойства и обострила прожитое, а лето лишь нагрело тело. Осень. Наконец-таки, ты вновь пришла. Осень высушила моря сомнений в моей душе и отобрала последнюю надежду встретить Её в этой жизни.
Ещё одна жизнь без любви...
Я подхожу к телефонной будке на окраине большого парка, снимаю чёрную телефонную трубку и стараюсь услышать хоть одно слово... но ты всё говоришь и говоришь, а самого главного я не слышу. Значит, и в этой жизни тебя нет.

Холодно... Очень холодно... А может, это только кажется, после мягкого октября?
Голые деревья - закоченевшие, обманутые белым Солнцем. Их кровь вмиг застыла и превратилась в стекло. Ну кто после такого обмана сможет вновь ожить? Их предали, и теперь с каждой весной Солнце будет развёртывать их листья только для себя. Лишь сосны сияли и звенели иглами-саблями. Они знали заранее о холодах и уже давно были готовы отстоять своё право жить.
Яркое голубое небо - высокое и непостижимое, одинаковое и обманчивое, кружило голову и отнимало память...
Она смотрела вверх, на далёкие кроны высоких сосен, а её ладони лежали в тёплых карманах его пальто. «Тот самый ветер» стряхнул с далёких зелёных иголок снежную пыль. Она медленно падала вниз и ложилась на длинные ресницы.
Он стоял рядом и не верил, что такое возможно в его жизни. Время останавливалось. Он чувствовал, как оно замедляло свой бег. Вот оно уже полностью исчезло, как понятие и как физическая величина.
Времени больше не было... и прошлого больше не было... и будущее стало безразлично... Тишина, и только её глаза, устремлённые вверх... только её дыхание... только тепло, которое исходило от её припухших губ...
А голова кружилась... и снежинки не таяли у неё на ресницах... время было неподвижно, только её губы были всё ближе, и горячей становилось на сердце...
- Я люблю тебя, Эйса...
- Я люблю тебя, Эрис...
Шептали духи и кружились в огненном танце вокруг застывших деревьев. А что же шаман? Он был среди них. Он радовался этой гармонии, своему новому творению, о котором он так долго мечтал. Он мечтал снять все запреты и все предрассудки, чтобы освободить души, а человеческие сердца сделать счастливыми и способными встречать свою любовь в каждой из своих бесконечных жизней.
- Я люблю тебя, Эйса...
- Я люблю тебя, Эрис...

Это давно уже было сном. Шаман спал на опушке застывшего леса. Он нашёл свою любовь и ценою своей жизни решил никогда не упускать её. Зачем, кому нужна жизнь без любви? Холод окутал красные стволы сосен, белый иней серебрил его волосы, а круглая Луна смеялась! Эрис смотрел на свою любовь и был счастлив.

Андрей Шумин

[Femme Fatale]

Что такое хорошо и что такое плохо!?

Ей с рождения твердили, что хорошо - слушаться родителей!
А родители не уставали повторять, что хорошо - это отлично учиться, мыть руки перед едой, не подходить к водоемам, не разговаривать на улице с незнакомцами, не брать чужих вещей, не лезть не в свое дело, не ругаться матом, не курить, не пить, не драться с детьми в песочнице, не попрошайничать и не ябедничать, и еще много много всего...
Она всегда была хорошей девочкой! Она всегда слушалась родителей! Она даже не знала, что можно их ослушаться...
А однажды, холодным осенним днем она шла из школы и увидела, как незнакомый мальчишка топит в пруду маленького хорошенького щенка... Он визжал и извивался. Ее сердце обливалось кровью. Она заплакала. Она чувствовала, что это нехорошо, неправильно, НО, как она могла, ослушавшись родителей заговорить с незнакомым человеком, да еще и влезть не в свое дело, более того, подойти к водоему, ледяному, почти замерзшему, да и еще и зайти туда по колено, чтобы спасти маленькое создание, которое так хотело жить...
Она всегда мечтала о собаке... завидовала маленьким подружкам и друзьям, которые с недюжим энтузиазмом рассказывали во дворе и в школе о своих чудесных питомцах... Она всегда знала, точнее она верила убеждениям своих родителей, что животные - это плохо, это переносчики всяких бяк и вредных инфекций, что с ними одни проблемы, что они чуть ли не адские прихвостни во плоти... Да, она это знала, но это не мешало ей иногда подкармливать бродячих собак и кошек бутербродами, которые мама с такой любовью готовила ей в школу... Она опасалась их... подсовывала булку и убегала, она боялась... Она знала, что это плохо...
Слезы градом катились по ее лицу. Она стояла одна, на холме, наблюдая эту картину... и молилась, молилась, чтобы пошел хоть кто-нибудь, чтобы мальчишку остановили, наказали... Так она стояла, пока маленький комок окончательно не перестал сопротивляться и не ушел под воду... Увидев это, она развернулась и побежала. Она бежала сломя голову, задыхаясь, захлебываясь слезами... Так она бежала минут десять до самого дома, до самой квартиры...
С порога она начала, заикаясь, рассказывать маме о случившемся... И что... Вместо того, чтобы сказать ей, что она молодец... Она же все делала хорошо, она не ослушалась родительских заветов... Мама сказала: "Почему ты никого не позвала! Нужно было найти взрослого и попросить помочь... Или сама бы крикнула мальчишке, чтобы он перестал..."
Девочка, маленькая девочка, ошарашенная словами матери... Они прокатились по всему ее маленькому тельцу, как гром средь ясного неба... Так значит все эти правила и порядки - это полная ерунда... Значит, нет "хорошо" и нет "плохо". Значит, она ошиблась, она дала умереть безобидному созданию, даже не попытавшись его спасти... Даже слезы перестали катиться по ее щекам. С разочарованием и презрением она посмотрела на мать и молча ушла в свою комнату... Они больше не авторитет. Да пропади оно все пропадом, все их правила и запреты! Жизнь, ты слишком жестока, слишком несправедлива...
Первая обида, первая настоящая боль... первый шаг на долгий, пропитанный ненавистью, неверием, страхом, разочарованием путь... на долгий путь к цинизму, путь длинною в жизнь!

[Femme Fatale]

НЕ УБИВАЙ МЕНЯ, МАМОЧКА

Я появился совсем недавно. Сейчас я сижу у мамочки в животике, но через девять месяцев я появлюсь на свет. Мне тут так хорошо и удобно! Мамочка заботится обо мне, часто она включает спокойную музыку, и я наслаждаюсь вместе с ней и иногда засыпаю. Каждый вечер приходит с работы папа. Он обнимает мамочку и гладит животик, в котором живу я. Когда я появлюсь на свет, у нас будет самая счастливая семья, я ведь уже так сильно их люблю!
Моя мама большую часть времени проводит дома. Но с часу до пяти она уходит на работу в школу. У нее сейчас не очень много учеников, но зато они очень сильно любят мою мамочку. Ну ничего, когда я рожусь, я буду любить ее еще больше. После школы моя мама приходит домой и кушает, а вместе с ней кушаю и я. Все всегда такое вкусное! Потом моя мамочка смотрит телевизор и вяжет, затем готовится к урокам. А вечером приходит папочка, и они идут спать.
Так обычно и проходят дни. Мой папа старается во всем угодить мамочке. Он такой добрый! Скорей бы мне родиться, я бы каждый вечер их обнимал, целовал, а потом бы заползал к ним в постель, и они бы со мной играли. Вот было бы здорово!
С каждым днем я расту все больше. У меня начинают появляться ручки и ножки. Я все вижу и чувствую, а мои родители, наверное, этого не знают. Как интересно! Я могу видеть, что они делают, а они не могут заглянуть в животик и увидеть, как я машу им ручкой и улыбаюсь. Мне так весело и так хорошо! Мне иногда хочется вылезти из маминого животика ночью, поцеловать мамочку с папочкой и забраться обратно, потому что я еще маленький, а маленьким детишкам положено сидеть в животике. Иногда мою маму навещает бабушка. Она очень нежная и заботливая. Бабушка приносит маме еду, хотя ее и так в доме полно, а еще пеленки и одежду для меня, хотя они еще не знают, кто родится, мальчик или девочка. Мне так приятно, что они все думают обо мне и заботятся. Как же все-таки хорошо быть маленьким ребеночком и сидеть в уютном и мягком животике...
Прошел месяц. Я становлюсь все больше и больше. У меня уже появились любимые блюда, которыми кормит меня мамочка и музыка, которую она часто слушает. А еще мой папочка вчера прислонил ухо к маминому животику и слушал, как я там поживаю. Было так здорово! Я дотронулся рукой до маминого животика и пошевелил пальчиками. А папа сказал, что услышал, как я дышал. Вот глупенький!
Сегодня у мамы не было уроков, потому что ученики уехали на экскурсию, и она пришла домой пораньше. Она открыла дверь и увидела там папу с какой-то девушкой. По-моему, она тоже была нежной и ласковой, как мама, потому что папа обнимал ее, целовал и улыбался. Но мамочке она почему-то не понравилась. Она начала кричать на папочку. Девушка в это время быстро собрала вещи и убежала, а мама с папой стали ругаться. Я еще никогда не видел, чтобы они ссорились. Мама громко кричала и била папочку по лицу. Папа обиделся и куда-то ушел, а мама крикнула, чтобы он больше не приходил. Потом она села в кресло и расплакалась. Мне было ее так жалко. Я так хотел ей чем-нибудь помочь, но не мог. Я тогда решил, что когда появлюсь на свет, я всегда буду успокаивать мою милую мамочку и она никогда - никогда не будет плакать. Ведь я ее так люблю!
Первый раз в ее животике мне стало как-то неуютно. Почему-то заболела левая ручка. Может, это оттого, что мама плакала и нервничала? Она вдруг встала с кресла и начала ходить по комнате, а слезы все равно капали из ее глаз. Мне уже захотелось кушать, а мамочка, кажется, совсем об этом забыла. Странно, раньше такого никогда не было. Но ничего, я еще потерплю, главное, чтобы мамочке стало легче, и она помирилась бы с папой.
Сегодня мамочка легла спать одна, папа так и не пришел. Было очень неуютно без него, и я расстроился. А еще мамочка очень плохо покормила меня, съев какие-то сушки. Мне было очень тяжело ими питаться, да к тому же они были какие-то невкусные. Скорее бы они с папой помирились...
Бедная мамочка, она не может заснуть и снова плачет. Как мне хочется вылезти из животика и обнять ее своими маленькими ручками. Может, ей стало бы легче...
Настало утро. Мама уже проснулась, но все равно лежит на диване. Я опять проголодался. Почему она не обращает на меня внимания, почему не заботится так, как раньше? И где мой папочка, я ведь уже так сильно по нему соскучился!
Вот, наконец, мама встала с дивана и пошла на кухню. Может, она меня покормит! Нет, она садится на стул и опять рыдает. Так и хочется сказать ей: "Мамуля, не плачь, ведь у тебя же есть, ведь я же не могу без тебя и очень люблю". Я медленно глажу ручкой ее животик и шепчу ей нежные слова. Как жаль, что она ничего не слышит...
Мама открывает ящик, что-то берет и щелкает зажигалкой. Интересно, что она дела...
Тьфу, я задыхаюсь. Что это, Господи, какая гадость! Что она делает! Что это за дым! В маленьком уютном животике, где я живу, никогда этого не было! Фу! Мне так плохо, дым режет глаза, и я кашляю.
Мамочка, пожалей меня, что ты делаешь, мне так неприятно! Но нет, она не слышит меня и вдыхает в себя какую-то дрянь. Я расстраиваюсь и начинаю плакать. Мамочка хватается за живот. Ее тошнит. Наконец-то она перестает курить. Но дыма в ее животике так много! Я дую на него, и он медленно уходит. А мамочка опять плачет, и я плачу вместе с ней, потому что от этого ужасного дыма я кашляю, и у меня начинает болеть сердечко.
Мама покормила меня, но опять, к сожалению, не тем, чем бы мне хотелось. Почему неожиданно все так резко изменилось? Может, я чем-то обидел мою любимую мамочку, но вот чем? Мама не пошла сегодня в школу. Вместо этого она осталась дома и проплакала весь день. Мое сердечко разболелось еще сильнее. Она опять вдыхала какую-то гадость. Мне все больше и больше хочется куда-нибудь убежать из ее животика. Тут стало совсем неуютно. Здесь плохо пахнет, и дым режет глаза, а еще я очень хочу есть...
Сегодня мамочка проснулась рано. Ей не спалось. Она покормила меня чем-то. Было не очень вкусно, но зато это лучше того, что было раньше. Теперь мне хочется пить. Мама, как будто прочитав мои мысли, подходит к холодильнику и достает какую-то бутылку. Она наливает в маленький стаканчик какую-то прозрачную жидкость. Я так рад. Наконец, она вспомнила обо мне, наконец, она будет заботиться обо мне так же, как и раньше. Мама подносит стакан ко рту и резко опрокидывает его вовнутрь. Боже, какая отрава, какой ужасный вкус! Я тут же выплевываю это. Мне очень противно и обидно. Зачем мама так мучает меня, неужели ей все равно, что со мной будет?.. Нет, так не может быть. Она любит меня так же сильно, как и я ее. Она не может желать мне зла. Просто ей плохо. Но я все равно не понимаю, неужели ей лучше оттого, что она пьет какую-то отраву и наполняет животик, в котором я живу, едким дымом? Как ей может быть лучше от того, что причиняет мне вред? Нет, раньше она была не такой. Неужели так будет всегда? Я очень этого не хочу, я не выдержу этого...
Проходит еще несколько дней. Все стало еще хуже. Мамочка почти не кормит меня, лишь вдыхает дым, пьет и целыми днями лежит на диване и плачет. Мне очень плохо. Часто болит голова и сердечко, иногда меня тошнит. В когда-то нежном и мягком животике стало просто невозможно! Я часто стучу по нему своими ручками и надеюсь отсюда выбраться. Но это, увы, невозможно. Я задыхаюсь тут. А папочка так ни разу и не навестил нас. Может, он разлюбил нас, и мы стали ему просто не нужны? Нет, так не может быть, он ведь так заботился о нас до того, как поругался с мамой. Что же все-таки произошло? До меня нет никому дела. Я сижу и плачу. Мне здесь так одиноко...
Прошло еще несколько дней. К нам приезжала бабушка. Она о чем-то долго спорила с мамой, и уехала от нас вся в слезах. Чем мама ее так обидела? И поругались они из-за ерунды. Сначала они просто мирно беседовали, а потом мама сказала всего лишь одно слово и бабушка заплакала. Я вообще ничего не понимаю. Что же она сказала?.. "Надо делать апорт" или "аборт" ..Точно не помню, да это и не важно. Разве может быть что-то хуже, чем вдыхать дым и испытывать тошноту от дурацкого напитка? Скорее бы мама взяла себя в руки, со всеми помирилась, и все было бы так же хорошо и спокойно как раньше...
Мамуля опять проснулась рано и забыла покормить меня. Но я больше не плачу. Я привык, что на меня не обращают внимания. Мама оделась и куда-то пошла. Она шла и плакала, а прохожие оборачивались в ее сторону и о чем-то шептались. Мама подошла к какому-то неизвестному зданию. Перед входом она перекрестилась и повязала на голову платок. Внутри было много людей. Некоторые ставили свечки, некоторые молились. Мамочка взяла свечку, поставила ее перед иконой и стала кого-то умалять, чтобы он ее простил, что она не хочет что-то делать, но у нее нет иного выхода. Как странно мама себя ведет, она раньше никогда не ходила сюда. Странное место, но оно мне нравится. За что же мама просит прощения? Может, за то что, обидела меня и не покормила? Неужели, она одумалась и вернется к папочке? Неужели все еще может быть хорошо?..
Наконец, мамочка закончила молиться и вышла из здания. На улице она сняла платок, положив его в сумочку, поймала машину и куда-то поехала.
В машине меня начинает укачивать. Сильно кружится голова. Мне снова плохо. Наконец, машина останавливается, и мама выходит у какого-то здания, еще более странного, чем первое. Вокруг бегают люди в белых халатах и в смешных колпаках на голове. Но мне почему-то страшно и я сжимаюсь в комок. Мама входит в здание и идет куда-то по длинному коридору. Она подходит к человеку в белом халате, он берет ее за руку и ведет в кабинет. Там стоят еще два врача. Внутри кабинет весь белый, посредине стоит что-то вроде кровати, а над ней горят лампы. Я начинаю бояться еще сильней. Мне так страшно, мамочка... Почему-то снова начинает болеть сердечко... Врачи сажают маму на эту странную кровать, которую они называют "операционным столом", закрывают дверь в кабинет и начинают к чему-то готовиться. Один из врачей приносит железный поднос, на котором разложены зловещие предметы: какие-то ножи и огромные щипцы. Господи, что они собираются делать?.. Что все это значит, что делает здесь моя мамочка?.. Она захотела напугать меня? Не надо, любимая моя, я и так уже очень напуган. Я так хочу скорее родиться, подрасти и помочь тебе, только не давай этим врачам ничего со мной делать, прошу тебя, ведь я так сильно тебя люблю!..
Неожиданно врач берет шприц, и что-то колет моей мамочке. Через несколько минут она засыпает. Но я не сплю, я все вижу, все чувствую... Врачи берут в руки свои зловещие инструменты и склоняются над мамочкой. Боже, что происходит?.. Почему мне так страшно, почему у меня текут слезы и так щемит мое маленькое сердечко?.. Отчего так пугающе горят эти лампы, а их свет будто прожигает меня насквозь? Что задумали эти люди в белых халатах, к чему они так готовятся и зачем они усыпили мою мамочку?.. Она же ведь никогда бы не допустила, чтобы со мной сделали что-нибудь плохое, она ведь любит меня...
Вот врач берет щипцы и погружает их в мамочку. Господи, они уже около меня! Я сжимаюсь еще сильнее, чтобы укрыться, но они все-таки задевают мою ножку и из нее сочится кровь. Боже, как же больно... Я хватаюсь за свою ножку и пытаюсь как-то остановить кровь. Но все бесполезно - рана слишком глубока... Как могут они протыкать мою нежную кожу своими железными щипцами? Мне ведь так больно, почему они такие жестокие и бессердечные?.. Мамочка, где же ты, почему ты спишь и не остановишь их?.. Я лучше останусь в этом грязном и дурно пахнущем животике, но я не хочу умирать... Не надо, пожалуйста... И я снова плачу, а безжалостные щипцы наносят мне следующий удар, на этот раз в беззащитную грудку...
Крови все больше... Я чувствую, что умираю... Как же мне больно, Господи, зачем они так поступают со мной, в чем я виноват?.. За что мне такие мучения?.. Я уже не плачу - я кричу, хотя сил все меньше и меньше, и я чувствую, как жизнь постепенно уходит из меня...
Вот щипцы появляются вновь. Я из последних сил кидаюсь на них, но сталь намного сильнее моих неокрепших маленьких ручонок. Щипцы перехватывают мою тоненькую шейку и тянут наружу.
Сопротивляться и плакать нет сил. Меня все равно никто не услышит. Я задыхаюсь, кровь брызжет из моего тела. Врачи извлекают меня из маминого животика, но я уже мертв...
Врачи равнодушно смотрят на мои останки и без зазрения совести кидают их в мусорное ведро, а маму, спустя некоторое время, перевозят в другую палату. Скоро она проснется и пойдет домой. Все будет как раньше, лишь меня уже никогда больше не будет в ее животике, я никогда не рожусь и не подрасту... Я навсегда останусь здесь, в мусорном ведре... Я никогда не смогу обнять ее, прижать к себе и поцеловать. Я никогда не пойду в садик и в школу... Моя мамочка никогда не увидит моих первых шагов, не услышит моих первых слов и никогда так и не узнает, как сильно я ее любил...

Александр Андрианов

[Femme Fatale]

Куннилингус - подарок учительнице

6 марта Славик сидел на уроке русского языка и делал вид, что пишет упражнение.
На самом деле мысли его сосредоточились совсем на другом. Впрочем, не совсем на другом, точнее другой, мысли Славика сосредоточились на учительнице. Если быть еще точнее - на том подарке, который каждый ученик должен преподнести этой самой учительнице уже на следующий день. Проблема состояла в том, что мысль сосредоточивалась только до слова «подарок», а пройдя сквозь него, стремительно рассредоточивалась. Что именно сделать учительнице в качестве подарка? Этот дурацкий вопрос без ответа и мучил Славика. Можно было бы выучить стихотворение и рассказать Вере Петровне на утреннике. Это был бы самый оптимальный вариант, если бы не одно «но» - стихотворения, причем, строго оговоренные, рассказывают в строго оговоренном порядке строго оговоренные ученики, в строго оговоренном количестве, а именно 4 мальчика и 2 девочки, назначенные самой Верой Петровной еще за две недели до праздника. Славик бы в любом случае не попал бы в эту шестерку, даже будь он девочкой, потому как, кроме всего прочего, для этого нужно было хорошо учиться. Из прочих вариантов заслуживали внимание лишь несколько идей, которые были хотя бы выполнимы. Дарение цветов отвечали этому условию, но Славик, истинный математик, чувствовал, что оно, условие это, было хоть и необходимым, но явно не достаточным. Посему следовало добавить к этому что-то еще. Но что?! Можно было бы сделать красивую открытку, внутри которой нарисовать улыбающуюся Веру Петровну и подписать: «Любимой учительнице, Вере Петровне от ученика 5Б класса Козлова С. в международный женский день 8 марта».
Способностей к рисованию, как впрочем, и прочих способностей у Славика не было, однако Славик не сбрасывал эту идею со счетов, оставив ее на крайний случай.
Можно попросить сделать маму торт, судя по размерам Веры Петровны - она не прочь отведать за чашечкой чая кусочек…
- Интересно, ей кто-нибудь когда-нибудь делал куннилингус?
Славик так был погружен в свои мысли, что даже растерялся. Он посмотрел на Юрика. Юрик был двоечником, и второй день сидел за одной партой со Славиком.
- Что? – переспросил Славик.
- Прикинь этой жирной суке сделать куннилингус, - тихо, а потому особенно мерзко, захихикал Юрик
Славик недоуменно помолчал, потом прошептал:
- И что?
- Ну, ты бы смог сделать ей куннилингус?
Славик призадумался:
- А разве это так сложно?
- Ну сделай, если не сложно, - силясь не расхохотаться, кинул Юрик
- Ну и сделаю, - обиженно буркнул Славик.
- Хахаха, спорим, что не сделаешь?
Это было уже слишком. Это был вызов.
- Вот увидишь - сделаю!
- Успокоились и замолчали! – завизжала Вера Петровна
Славик опять уткнулся в тетрадь. Юрик подтолкнул его на мысль. Коль скоро куннилингус сделать сложно значит никто и не будет его делать. Следовательно, если он таки сделает Вере Петровне куннилингус, он выгодно отличится от всех остальных в классе с их одинаковыми открытками, тортиками и прочими банальными мелочами. Славик смутно догадывался, что сложность сделать его именно Вере Петровне в конечном итоге сводится к тому, что она - учительница, здесь ошибиться нельзя, это очень ответственно и легко можно попасть впросак. Потому нужно сделать не просто куннилингус, а самый лучший куннилингус, безупречный и правильный. Это было действительно сложно, учитывая, что до этого Славик вообще не делал никогда куннилингусов. Даже самых плохеньких. Он даже начал сомневаться правильно ли поступил, что поспорил с Юриком. Однако сомнения Славик тут же отбросил. Он во что бы то ни стало, сделает Вере Петровне куннилингус, чего бы ему это ни стоило!
Славик думал об этом все оставшиеся уроки. Никогда его еще не видели таким задумчивым. В общем-то, Славик был полон уверенности, что он сможет это сделать.
Проблема заключалась лишь в том, что бы выяснить, как именно делается куннилингус. Он решил спросить об этом Стёпу - самого умного в их классе
- Стёпа, ты когда-нибудь пробовал делать куннилингус?
- Вообще-то не пробовал, - ответил неуверенно Стёпа
Эта неуверенность в Cтепином голосе насторожила Славика. Он упрекнул себя за такую неосторожность. Ведь теперь Стёпа тоже может ухватиться за эту мысль.
Вполне понятно, что он не станет плодить конкурентов, рассказывая им все подробности того как делается куннилингус. Спрашивать нужно лиц незаинтересованных.
После уроков Славик поплелся домой. Зашел в свой двор. На лавочке сидели пьяные старшеклассники. Один из них громко ругался. Славик узнал в нем Вову со второго подъезда. Вова иногда катал его на велосипеде. Теперь Вова орал:
- Ах, она сука, тварь такая. Да я ради нее все делал, все бабки на нее спускал!
Кинула, убью, крысу! Вот что мне с ней делать, пацаны, что мне теперь ей суке сделать?!!!!
Пацаны молчали. Вова тоже замолк и отпил с горла. Славик, остановившись рядом и слушая все это, неожиданно сам для себя сказал:
- Может быть, тебе сделать ей на 8 марта куннилингус?
Все уставились на пятиклассника. Воцарилось гнетущее молчание.
- Куннилингус?.. – криво глядя на Славика, промычал наконец Вова, - куннилингус?
Ей?! После всего этого?! Да.. я ей сделаю куннилингус, - и, набирая обороты, - я ей суке сделаю куннилингус! Лобзиком, наждачкой и выжигателем! Такой куннилингус ей сделаю, что она на всю жизнь запомнит!
Cлавик поспешно зашел в подъезд. Конечно, Вова был явно не в себе, и дальше его лучше было не расспрашивать, но, по крайней мере, Славик узнал, чем ему нужно делать подарок Вере Петровне.
Дома никого не было. Наспех перекусив, Славик полез в кладовку. Достал из нее и лобзик, и выжигатель, а так же несколько деревяшек, фанеру, пару нулевых наждачек и линейку. Перетащил это все в свою комнату и разложил на столе. После чего взял оба инструмента для изготовления куннилингуса в руки и завис над столом. Что делать дальше он не знал. У него не было ни малейшего понятия как должен выглядеть этот злосчастный куннилингус. Впрочем, была еще одна надежда выяснить это. Славик достал с полки обе книжки – одну по выжиганию, другую по поделкам из дерева. Два часа он изучал каждую картинку. Были деревянные уточки, скворечники, всевозможные черные узоры на гладкой фанере, был один кораблик, в общем, в книжках содержалось множество картинок, но, ни одна из них не была подписана словом «Куннилингус». У Славика опустились руки. Он безвольно сел на кровать. И в это время с института пришла старшая сестра. Славик решительно пошел вслед за ней на кухню. Она-то за свою жизнь, уж точно, сделала хотя бы один куннилингус. Да наверняка больше. Зазря что ли ее любят все преподаватели и подруги.
- Настя, ты знаешь, как сделать куннилингус?
Настя застыла с заварником в руках и удивленно посмотрела на братика:
- Славик, зачем тебе это?
- Скажи. Мне очень, очень надо, - жертвенным голосом взмолил Славик.
- Не думаю, что я могу тебе в этом помочь, - попыталась спрыгнуть с темы Настя.
Но Славик хоть был и младше ее на 8 лет, но малым вырос не по годам смышленым - ход сестрицыных мыслей стал понятен ему сразу же. Естественно, она все знала, это было видно по ее лицу. К тому же она заметно нервничала. Просто не хотела
выдавать секрет изготовления куннилингуса. Старшие дети, никогда не говорят младшим, как они добились тех или иных умений. Оно и понятно – им до всего приходилось доходить самим, путем долгих тренировок, многочисленных проб и ошибок. Они очень ревностно относятся к этому, чтобы так просто рассказать это младшим, которым вечно достается все уже готовеньким. Славик понимал это. А потому он заявил:
- Ну, тогда я спрошу у кого-нибудь другого.. У Вовы, например. А потом буду делать
куннилингус всем подряд. Все будут приходить только ко мне и просить, чтобы
именно я сделал им куннилингус!
Славик не просчитался. Попал в самую точку. Сестра заметно забеспокоилась. Она села на стул и, поставив локоть на стол, уперла лоб в ладонь: «Так…». Славик сел рядом и молча, выжидал. Он рос отличным стратегом. Через несколько секунд Настя посмотрела на брата:
- Слав, для начала это..это не делается всем подряд, это ясно?
- По честному я хочу сделать это только одному человеку, - тут же заверил ее Славик.
- Одному?.. – Настя запнулась в нерешительности. Но было видно, что это ее успокоило. Одному – не всем, первенство своего она не потеряет. В том, что она его имела, теперь у Славика не оставалось ни малейшего сомнения.
- Ну, - продолжила осторожно Настя, взвешивая каждое слово, - ты хотя бы знаешь..ээ.. как бы это сказать.. ну, например.. скажем.. чем он делается?
Славик видел всю ее насквозь и в душе ухмылялся этой ее осторожности. Он ответил столь же неопределенно:
- Я же тебе сказал – я не знаю как. А чем, - он кинул на сестру многозначительный взгляд, - чем я знаю.
- Так.. ну ладно.. уже легче.. Только обещай, что не будешь никому рассказывать?
Уж на это-то сестрица может рассчитывать в полной мере. Он уже понял, что такими знаниями не раскидываются.
- Обещаю.
Сестра сделала глубокий вдох, в следующее мгновение выдох и вошла в странное состояние настороженной непринужденности.
- Видишь ли, - начала она, - здесь нет единых правил. Самая главная ошибка всех начинающих, что они полагают, что..хм.. что чем сильнее натираешь..ээ..
- Палочку? – подсказал Славик
- Палочку? – переспросила Настя, - хм.. ну да.. да, палочку.. тем куннилингус получается лучше. Но это не так. Если хочешь сделать настоящий куннилингус оставь эту… прости господи… палочку на потом. На самый конец…
- Ага, - раскрыв рот, слушал Славик старшую сестру
- … Сначала нужно аккуратно - не надо резких движений, все испортишь - пройтись вокруг… можно начинать осторожно ээ.. раскрывать..ээ щелочку..
- Как это?
- Ну, раскрыть щелочку, просверлить дырочку, начнешь делать поймешь… можно даже пальцем помочь, если не получается.
- Ага.. – понимающе кивнул Славик.
- Только делать это нужно очень аккуратно. А то некоторые это проделывают так как будто из бревна топором лодку выстругивают. С отдельными бревнами может так и стоит поступать, но вообще-то за такой куннилингус убивать надо.
Слава запомнил это важное замечание. Дело было явно рискованным.
- Ну а как он хоть выглядит-то вообще?
- Ну я же тебе рассказываю. Выглядеть он может по разному, потому…ээ.. побольше фантазии, - постепенно расходилась Настя, - это не должно быть просто набором каких-то фиксированных штампов, они здесь как раз и не приветствуются. Это сродни искусству. Не бойся экспериментировать. Доверься своему воображению. Тебе самому должно это нравится.
- Ну а что самое главное-то?
- Самое главное – делать это с любовью. Если будешь следовать этому правилу, мелкие огрехи никто не заметит. А крупных…лучше все же не делать.
- Понятно.
- Ну, в общих чертах.. это все…
Слава поблагодарил сестру за дельные советы и отправился в свою комнату. В целом, в общих чертах, Славик уловил основную идею куннилингуса.
Куннилингусомназывали нечто вроде работы на свободную тему. Как и любая свободная тема свободна она с известными ограничениями и наилучший результат, как не крути, все же приходит с опытом. Это было, конечно, не самое приятное открытие, но все же его успокаивали последние слова сестры о любви и мелких огрехах. Никто, даже
Вера Петровна, не будет требовать от него куннилингуса высшего пилотажа, как
никто не ждет даже в лучших школьных сочинениях настоящих литературных шедевров. Уже закрывая за собой дверь, он услышал тихий голос сестры, явно обращенный самой себе: «все нормально, все нормально, я и сама ведь первый раз в таком же возрасте… это лучше, чем если бы…»
Он закрыл за собой дверь. Подошел к столу, где были разложены инструменты и материал. Славик взял в правую руку наждачную бумагу, осмотрел стол, приподнял левой рукой небольшого размера палочку, повертел ее между пальцев и отложил подальше. Вместо нее он взял фанерный лист средних размеров, сел на пол и принялся натирать его наждачкой. Он старался особо не налегать. Аккуратно и терпеливо он зачистил сперва одну сторону, затем другую. Постепенно он снял с поверхности фанеры все шероховатости, она стала гладкой как зеркало. Славик был доволен проделанной работой. На другом листе фанеры он сделал два распила лобзиком, затем опять взял наждачку и зачистил их изнутри. Дальше он на два раза свернул наждачку и скрутил ее в трубочку. Внутрь, для упругости, он поместил небольшой металлический стержень, замотал верхний конец наждачки изолентой и полученным инструментом принялся вытирать отверстие посреди фанеры. Он был похож на первобытного человека добывающего огонь. Дело двигалось крайне медленно. Он
то и дело, как советовала сестра, убирал наждак и пытался простучать углубление пальцем. Впрочем, особого эффекта это не давало, и он вновь брался за стержень, обернутый наждаком и продолжал терпеливо вкручивать его в центр фанерного листа.
Занятие это было крайне утомительное. Теперь он понимал, что делать куннилингус - действительно сложно. Вдвойне сложнее то, что он делал его Вере Петровне, этой толстой дуре. Столько трудов, и кому?! Юрик знал, что говорил. Теперь и Славик осознал это в полной мере. Но отступать было уже поздно.
До поздней ночи он возился со своим куннилингусом. За это время он смастерил что-то наподобие ни то парусника с мачтой посередине, ни то макета тетради, с торчащей в нем ручкой, понять было сложно, описать словами тем более. Но одно можно сказать точно – получилось нечто действительно красивое. Последнее, что сделал Славик была надпись упорно и настойчиво выведенная выжигателем на боковой стороне композиции: «Куннилингус». Чуть ниже: «С праздником 8 марта». Выводить «Вера Петровна» не было уже никаких сил, точнее силы еще оставались, но лишь на то, что бы закрепить авторство. Третьей строчкой маленькими буковками он скурпулезно вывел: «Козлов С.»
На следующее утро, 7 марта, Славик очень аккуратно завернул в бумажный пакет куннилингус и положил его в рюкзак. С бьющимся от волнения сердцем он, вместе с родителями, отправился в школу на утренник, посвященный международному женскому дню.
В классе собралась куча народу. Взрослые и дети едва расселись по местам. Кто-то сидел на подоконнике, кто-то стоял вдоль стенки. Несколько ребятишек сидели на корточках. На своем королевском месте, за столом, слева от доски водрузилась сама Вера Петровна. Все утихли, и началось торжество.
Первыми по программе выступили шестеро счастливчиков со стихотворениями. Каждому из них долго и натянуто хлопали. Даже Маше, которая запнулась на третьей строчке первого четверостишия. Затем последовала сценка, над которой все, кроме Веры Петровны, громко смеялись, следом за первой последовала сценка вторая над которой смеялась только Вера Петровна. Пришла пора всевозможным конкурсам, и, наконец, в завершении, ученики дружным строем потянулись со своими подарками к учительнице. Каждый подходивший говорил заранее заготовленную фразу: «Вера Петровна, вы самая лучшая, добрая и справедливая учительница, я хочу подарить вам открытку, которую сделал сам». Открытка показывалась всему классу. «Вера Петровна, вы не просто учительница, вы настоящая женщина и мы с мамой по-женски поздравляем вас вот этим тортом». Торт так же демонстрировался публике. Очень скоро на столе Веры Петровны образовалась целая стопка открыток и несколько коробок с тортами.
Славик шел самым последним, держа в руке сверток. Он остановился перед Верой Петровной. Вера Петровна смотрела на него испытывающе-любящим взглядом, от которого у Славика едва не подкосились ноги. Он молчал. Все ждали. «Слава, - услышал он где-то вдалеке голос мамы, - ну что же ты давай». Взгляд Веры Петровны становился уже напряженно-испытывающе-любящим. Славик поспешно развернул сверток и протянул его Вере Петровне.
- Ну что же ты, Козлов, покажи всем, что ты сделал, - противно улыбнулась Вера Петровна.
Славик вытянул руки с подарком над головой.
- Очень хорошо, - не спеша проговорила Вера Петровна, - хм.. и что же это за такая, с позволения сказать, поделка означает, можно полюбопытствовать?
- Это куннилингус, - дрожащим от волнения голосом сказал Славик, и поспешно добавил, - этот куннилингус я сделал вам, Вера Петровна. Поздравляю с 8 марта. Выражение лица Веры Петровны не изменилось. Есть такая детская игра. Называется «Море волнуется»: «море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура замри». Эффект был приблизительно такой же. Все замерли в тех позах, в которых находились за мгновение до этого. Первым своим хохотом нарушил
всеобщий паралич Юрик. Он вызвал цепную реакцию. В следующую секунду класс взорвался всеобщим термоядерным гоготом. Вера Петровна, все с тем же выражением лица сквозь зубы прошипела: «вон».
Славик, сжимая куннилингус в руках, пулей вылетел из класса, скатился вниз по лестнице и выбежал на улицу, обогнул школу и сел на заднем дворе прислонившись к стенке. Весь красный от стыда он плакал так сильно, что не хватало сил даже на то, что бы реветь со звуком. Со стороны можно было подумать, что у мальчика случился приступ эпилепсии.
Вся случившаяся несколько минут назад трагедия стояла перед его глазами картинкой со всеми безжалостно прорисованными деталями. Славик ожидал всякого, но только не такого. Его душила обида. Он силился понять как же так получилось. Ведь он столько сил отдал, делая этот куннилингус, он представлял как все восхитятся им, как Вера Петровна пустит слезу умиления и он станет самым любимым учеником в классе… Так Славик просидел какое-то время. Как вдруг он почувствовал что до него кто-то дотронулся. Он поднял голову. Сквозь слезы бедный мальчик не cразу узнал кто это был. «Не плачь», - услышал он знакомый голос. Славик протер глаза. Перед ним стояла одноклассница Верочка. «Не плачь», - повторила она и подняла валяющийся в тающем снегу рядом со Славиком подарок учительнице.
- «Куннилингус», - прочла она, - а ты знаешь, Козлов… Слава, мне он нравится. Правда.
Славик посмотрел на нее, но ничего не ответил.
- Очень красиво. Ты сам его сделал?
- Сам, - буркнул Славик
- Не обращай, внимания, на этих дураков, - сказала Верочка.
- Тебе легко говорить, ты не знаешь как это… - начал, было, Славик.
- Знаю, - перебила его Верочка.
- Ты тоже делала кому-то куннилингус?! – выпучил глаза Славик.
- Нет, не куннилингус. Я сделала, ми... нашему физруку на 23 февраля, - пояснила Верочка.
- Правда? – уже почти без всхлипов переспросил Славик. Сам он этого не знал,
потому как болел тогда гриппом и две недели в школу не ходил.
- Да. Хочешь посмотреть? - кокетливо подмигнула ему Верочка, - Он у меня с собой.
- Ну, можно, - осторожно согласился Славик. Верочка нырнула в свой рюкзак и достала из него маленькую сумочку, из которой, в свою очередь, извлекла свой ми.... Минет, представлял собой кусок обработанной материи белого цвета - нечто среднее между косынкой и платком. По всей его
поверхности красовались вперемешку вышитые красными нитками сердечки и звездочки. По бокам, образуя ни то купол, ни то просто треугольник скрещивались две шпаги. Внизу крупными буквами, составленными из цветочков было по девчоночьи через чур, как показалось Славику, сентиментально вышито слово «Минет», а внизу розовой ниткой мелко выстрочено на машинке «Коновалова В.».
Славик, держа Верин ми... в руках, сказал:
- Да, очень красиво. И что же произошло? – ответ на этот вопрос действительно интересовал его.
- Да.. При всем классе вывел за ухо из спортзала и велел прийти с родителями.
Такая вот история.
Славик еще раз посмотрел на платок. Он ему и впрямь понравился. Вера эта
заметила.
- Хочешь, я подарю тебе его?
- Но ты ведь не мне его делала.
- А ты представь, что тебе. Я, очень хотела бы, сделать тебе ми.... Ты хороший.
- Спасибо, - проговорил Славик. – знаешь что. Если ты сделала этот ми... мне, то тогда этот куннилингус я сделал тебе.
- Правда?! – заблестели глаза у Верочки.
- Да. Теперь он твой.
Верочка кинулась к нему на шею и поцеловала в щеку.
- Фу, - отпрял от нее Славик, - вот еще.. если я тебе сделал куннилингус, а ты мне ми... – это еще не значит, что я хочу с тобой целоваться. Это уже слишком.
- Хорошо, - засмеялась Верочка, - тогда давай просто дружить!
- Ну, давай, - согласился Славик.
С тех пор они дружили. Ходили вместе в столовую, иногда даже держались за руки.
Славик сделал своей подруге еще несколько куннилингусов. Она же старательно и с любовью творила ему ми.... Иногда они делали это вместе, либо у Верочки дома, либо у Славика. Со временем у них получалось все лучше и лучше. Они даже стали делать «два в одном». Славик выпиливал лобзиком куннилингус, а Верочка старательно обшивала его ми...ом. Это были настоящие шедевры.
Здесь бы самое время поставить точку и написать «счастливый конец», но, увы, так бывает лишь в добрых в сказках, но не в жизни, с ее жестоким и безжалостным реализмом. Кто-то, скорее всего Юрик, а может быть кто другой – теперь этого не выяснить никогда, дали другую интерпретацию ми...а и куннилингуса. Правда оказалась столь безобразно чудовищной, столь отвратительной и мерзкой, что юные детские души Славика и Верочки разбились как хрусталь о холодный бетон. Принять эту правду было выше их сил. В одно мгновение весь мир разлетелся для них на мелкие кусочки. И они сделали это. Последний прощальный единый ми... и куннилингус. Он поражал своим великолепием и красотой. После чего они поднялись на крышу высокого дома и, сжав свои ближайшие руки в ладонях друг друга, а вторыми руками держа вдвоем, словно олимпийский кубок, ми... и куннилингус, шагнули вниз с шестнадцатого этажа.

Конец.

[Femme Fatale]

Был необычный весенний день, когда раскалённое солнце гнало всех в воду, либо в тень, а намёк на ветер казался просто непристойной шуткой. Такие деньки часто бывают, но дела мирские даже в это пекло прекращены подобно сиестам в Испании или в Латинской Америке не могут. Русский человек все вытерпит, вспотеет, но вытерпит.
Необходимо сказать, что у меня на даче живет двоюродный брат, который после смерти тётушки и вследствие её просьбы переселился ко мне. Своеобразный человек, очень начитанный, с неплохой памятью, но абсолютно не справляющийся со своим, мягко говоря, экзальтированным характером. Верхоглядство и высочайшее, как Эверест, тщеславие и самомнение сочетались с собственной непогрешимостью и поклонением единственному богу – горилке в любом виде и количестве. Никто и никогда не понуждал его работать или выполнять какие-то обязанности по дому. Птица вольная что хотела, то и делала.
И вот накануне проснувшийся в нём интерес к садоводству подвиг его на расспросы о крыжовнике и мучнистой росе, которая и впрямь надоела, отнимая часть урожая. Я сказал, что вырежу кусты. Сказал и забыл о разговоре. Но не такой Алексеич человек, чтобы интересное и новое дело бросить, не попробовав его на вкус.
Я эпизодически делаю вино из местных дикорастущих и садовых ягод и плодов. Было у меня литров пятнадцать и вина из крыжовника. На Новый Год я уезжал в Питер домой, чтобы в кругу семьи отметить праздники, а он это вино выдул, и не только это. Так что интерес чисто практический зрел в его голове постоянно, подогреваемый приятными новогодними воспоминаниями.
Вернулся я домой после полудня. Странная картина, творящаяся у меня перед глазами, отвлекла от деловых мыслей. Алексеич метался по двору как молекула в кипящем чайнике. Причем скорость движения явно превышала его физические возможности. Наконец он остановился у канистр с маслом, схватил одну, поднял над головой и стал себя поливать. Увиденное меня настолько изумило, что первая мысль, проскочившая в мозг, была связана с актом самосожжения.
Но мой приживалец, отбросив опустошенную канистру с перекошенным гримасой лицом, рванул мимо с великолепной скоростью, которой позавидовал бы не один спортсмен. Я выскочил из машины и поспешил следом. Куда там, разве кто-нибудь угнался бы за ним в тот момент. Нашел я его метрах в двустах в пожарном водоёме. Кряхтя и постанывая, он выбирался на берег похожий на огромного рака облепленного тиной и илом.
Сделав самое участливое лицо, очень ласково интересуюсь, что произошло. Злобно зыркнув глазами, ответил, что вырезАл крыжовник. Я поинтересовался целью производимых работ. Он напомнил о нашем разговоре.
Из осторожных вопросов и скудных ответов выяснилось, что вырезать кусты ему представлялось делом весьма интересным и буквальным. Он взял бензопилу и под корешок сбрил первый кустик, со вторым дело обстояло не так просто. Пчелы, чей труд был прерван таким варварским методом, решили непонятливого садовода раз и навсегда отучить от интересного опыта. Надобно напомнить, что существующая у них привычка немедленно, уловив аромат яда, повторить агрессивное действие своих предшественниц создала весьма обострённую ситуацию во взаимоотношениях человека и природы.
Мягкий, но запоздалый совет полить себя водой, а не маслом был отметён коротким словом «пробовал». А на предложение вернуться домой для оказания первой помощи получил интенсивное отрицательное движение уже заплывающей головой и странным звуком, скорее похожим на ворчание медведя на пасеке.
При всём драматизме сложившейся ситуации вид у Алексеича был весьма и весьма печальный и веселенький. Голова становилась всё более похожей на тыкву с праздника хэллоуина. Единственным отличием можно считать всякое отсутствие намека на глаза. Это было нечто круглое с хорошо просматриваемыми мясистыми наростами призванными вспомнить об ушах и носе. К тому же это божье, а лучше сказать пчелиное создание, было пропитано маслом и по понятным причинам не вхоже ни в одно лечебное учреждение.
Проблема возникла из ничего. В самом деле, не хватало его, вдобавок ко всему, помыть солярой. Чуть не силой за руку дотащил его до дома, заставил скинуть всю одежду дал простынь и сказал, чтобы вытирался как следует. В ответ на его жалобное «не могу» пообещал заменить простынь веревкой.
Восклицание доктора « что вы с ним сделали?» до сих пор укором звучит в моём сознании. Однако, после слов врача, что нужно много пить, Алексеич оживился и попытался уточнить, чего пить-то, но лишь прошлепал непонятное расплывшимися губами.
Пить ему пришлось совсем не то, на что он рассчитывал..

[Femme Fatale]

ОН И ОНА

Они встретились случайно. Этой встречи могло вообще не произойти.
Но Судьба решила пошутить, и среди всех глаз на свете он увидел именно её глаза.
Время остановилось на секунду, замерло. И с этого момента ничего не могло быть для них как прежде.
Более странной пары было не придумать:
ОН с рождения был победителем, мир прогибался под ЕГО ногами. ОН изучал энергию и Вселенная менялась по ЕГО прихоти. ЕГО решения не обсуждались. ЕГО слова всегда оказывались решающими. ОН никогда не сворачивал с выбранного пути. И ЕГО одиночество было спрятанно так глубоко, что само себя потеряло.
Кто была ОНА не знал никто, даже ОНА сама, просыпаясь каждое утро, уже не могла вспомнить, какой была вчера. Электронные приборы отключались при ЕЁ приближении, часы останавливались, а бродячие собаки шли за ней по пятам, провожая ЕЁ до самого крыльца. В ЕЁ квартире жил ветер. Он был совсем ручной. И он был единственным её другом.
Каждый вечер ОНА слушала сказки и истории, которые ей нашёптывал ветер. Грустила и смеялась. И в эти моменты звёзды улыбались, глядя на НЕЁ.
ОНА отдала ЕМУ своё стеклянное сердце, потому что видела - оно необходимо ЕМУ.
ОНА рассыпала перед ним блестящие фантики своей странной души и попросила в ответ только одного - не рвать и не выкидывать эти яркие бумажки. ОН смотрел на неё с нежностью. Иногда ОН даже чувствовал, что задыхается от боли без НЕЁ.
Поначалу ЕГО восхищали ЕЁ метаморфозы. Но постепенно ОН стал ощущать страх. ЕЁ сказки никогда не повторялись.
Из ЕЁ глаз смотрели на НЕГО миллионы разных людей.
И ночью, даря счастье её телу, он не знал, кто именно проснётся рядом с ним утром.
ОН впал в тревогу. ЕГО замучили подозрения и опасения. А ОН этого не любил.
И постепенно, одну за другой ОН изорвал все блестящие бумажки, которые ОНА ЕМУ подарила.
И ЕЁ душа перестала быть цветной.
- Зачем ты это сделал? - спросила ОНА.
- Я боюсь тебя и того, что ты мне можешь дать! - ответил ОН - Я не хочу страха, забери у меня своё хрупкое сердце!
- Ты порвал мою душу, зачем изорванной душе стеклянное сердце?! Оно навсегда останется в тебе. Оно не захочет вернуться ко мне.
- Тогда дай мне время, - ответил ОН - Я ещё не исходил всех своих дорог, я ещё не готов взять у Судьбы абсолютное счастье, я боюсь, что мне станет скучно с ним жить. А ты, если не можешь забрать своё сердце, жди меня! Жди столько, сколько будет нужно МНЕ. А если забудешь меня, я разобью твоё сердце и тогда ты умрёшь!
И ОН ушёл.
Он воевал и побеждал, ОН вызывал жизнь на поединок, и жизнь испуганно проигрывала бой за боем.
А ОНА осталась с ветром. Ветер больше не рассказывал ЕЙ сказок. Просто тихо гладил её бесцветную душу.
Время шло. Она отказалась от жизни, поэтому даже смерть обходила её стороною.
Ветер устал смотреть в её пустые глаза. И в полнолуние, прикоснувшись к НЕЙ, он забрал ЕЁ с собой. ОНА стала сладким ветром, ветром, забирающим одиночество у людей или забирающим людей у одиночества. А ветру совсем не нужно сердце. И ЕЙ стало легко.
Прошло ещё много лет. И судьба, всё-таки, исхитрилась сделать ЕМУ подножку.
ОН упал с высоты и сломал свою душу. И пока ОН лежал без сил, ОН почувствовал забытую нежность внутри. И только тогда ОН вспомнил про своё второе сердце. ОН пошёл по дороге в прошлое. ОН верил, что ОНА ЕГО ждёт. Ведь разве может, такое удивительное существо, как ОНА, отказаться от своего сердца??!
ОН думал, что попросит у НЕЁ прощенья за скомканную душу. ОН мечтал, что ОНА ЕГО услышит и поймёт. Потому что только ОНА умела ЕГО прощать и читать ЕГО слова по глазам.
Но на месте ЕЁ дома ОН нашёл РОЗУ ВЕТРОВ. И ни в одном лепестке не смог узнать ЕЁ.
- Как я мог отпустить тебя, ты всегда была ветром - шептал ОН.
- Ты всегда принадлежала небесам, как я смог позволить тебе улететь и остановить меня здесь??!!
ОН поклялся, что найдёт ЕЁ во что бы то ни стало и вернёт ЕЙ ЕЁ маленькое сердце.
НО разве человек даже с двумя полными любви и разрывающимися от боли сердцами может поймать Ветер?..............

[Femme Fatale]

* * *

Много лет назад я был молодым пропащим студентом, только что начавшим самостоятельную жизнь вдали от родительского гнезда. Обретенная мной свобода, как и полагается, имела две противоположные стороны - с одной стороны, я был волен делать, что хочу, а с другой - мне нужно было добывать средства к существованию. Поэтому я, с одной стороны, предавался бесконечным пьянкам с друзьями, а с другой стороны - работал менеджером в каком-то журнале. Нетрудно догадаться, что первая сторона моей жизни была ночью, а вторая была днем.

Мой начальник, очень душевный человек, потворствовал моему стремлению жить полной жизнью. Иначе говоря, он прощал мне многочисленные опоздания, стеклянные глаза и благоухание винного отдела, которое я вносил в затхлую офисную атмосферу. Он прощал и забывал все эти мелочи жизни, но одну мою выходку он вспоминал очень долго.

Как-то раз мне случилось напиться больше обычного и очнуться я смог только в четыре часа дня, когда трудовой день у офисного люда уже близится к концу. С ужасом осознав, что умудрился проспать работу, которая меня кормила, я поплелся к телефону - оправдываться перед начальством. Чтобы избежать ненужных расспросов, я решил не звонить начальнику, а послать ему сообщение на пейджер. Я долго думал, как объяснить положение дел - что я по объективным причинам не смог прийти на работу с утра, что позвонить тоже не мог, и что вообще сегодня не смогу прийти, и что я не виноват, что я не хотел так поступать, но так сложились обстоятельства...

Фразу, которую я отправил в тот день, начальник цитировал еще полгода. Мой пьяный мозг родил послание, афористичное в своей всеобъятности. В тот миг, видимо, я был действительно мудр. Глубинный смысл своего сообщения я понял только на следующий день, когда начальник показал мне пейджер, где я прочел:

"Идти на работу не имеет смысла."

[Femme Fatale]

Материнская любовь

Историю эту прочла я в журнале.
Она мою душу тогда потрясла.
Я верю: рассказчики нам не солгали,
И быль эта в жизни реально была.

По трассе сибирской в холодную стужу,
Шагал под конвоем уставший народ,
И монотонность внезапно нарушив,
Волки завыли вблизи у болот.

Навстречу колонне в дороге пустынной
Встретилась женщина, несшая кладь.
Охранник окликнул: «Дорогою длинной,
Куда ты бредешь в одиночестве, мать?»

Женщина сняла с обрубков две сумки,
Сказала, что сына идет навестить.
«Любитель мой мальчик спиртного и рюмки,
За это теперь за решеткой сидит».

Мужчины смотрели на мать с состраданьем,
На руки ее без обеих кистей.
Охранник ее вопросил с придыханьем:
«За что ж тебе выпало столько скорбей?

И как приключилось с тобой это горе?»
На это ответила бедная мать:
«Напившись сильнее обычного вдвое,
Калекой помог мне сыночек мой стать.

Он требовал деньги себе на спиртное,
Кричал, что ему я совсем не указ.
Разум затмило безумство хмельное,
Когда получил в своей просьбе отказ.

С яростью бросился сын на подворье,
Вбежал с топором, очень часто дыша.
Руки зажал и железным подспорьем
С силой взмахнул, мои кости круша».

Стих голосок, над землей наклонилась
Мать, чтоб обрубками сумки поднять.
Рассказ сей услышав, толпа изумилась:
«Да разве возможно такое прощать?»

Женщина взор к небесам устремила,
И людям сказала, что больше всего
В жизни своей она сына любила,
И сердце готова отдать за него.

***
Любовь матерей нас подчас удивляет,
Но вспомните, люди, страданье Христа.
Пусть каждое сердце Его восхваляет,
Он всех возлюбил, как родное дитя

[Irina Fileva]

Вчера прочитала, и сегодня еще в голове сидит! Болгары говорят- Кучка да си, майка да не си! Или в переводе - Лучще иногда быть собакой, чем матерью! Ну перевод не дословный а по смыслу. Все твои истории такие настоящие и так за душу берут....

[jlk]

- Что это у тебя в руке?
- Счастье.
- Почему такое маленькое?
- Оно только мое. Зато какое лучистое и красивое.
- Да... Восхитительно!
- Хочешь кусочек?
- Наверное...
- Давай ладошку. Я поделюсь.
- Ой... оно такое теплое...
- Нравится?
- Очень... спасибо!
- Близким людям никогда не говорят спасибо.
- Почему?
- Они всегда все понимают без слов. По глазам.
- А чужие?
- Чужие говорят спасибо таким же чужим. Прийдет время и ты поймешь.
- Знаешь... мне намного лучше, когда счастье в руке...
- Так всегда бывает.
- А если я с кем-то поделюсь?
- У тебя прибавится твоего.
- Почему?
- Сам не знаю. Только потом оно станет еще более теплым.
- А руки об него обжечь можно?
- Руки обжигают о зависть. О счастье их обжечь нельзя.
- Знаешь... я знаю с кем поделиться этим чудом.
- Я рад этому.
- Тогда...
- Именно, увидимся еще. Делись им. Ведь так многим его не хватает.

Не знаю, подходит ли это под истории, но мне оченно понравился этот диалог))))

[Femme Fatale]

- Инна, ты готова? – поинтересовалась у меня мама.
Я обреченно вздохнула:
- Иду.
Взяв небольшую котомку, я вышла в прихожую.
- Будь умницей, зайчик, - мама поцеловала меня в лоб, и я вышла из квартиры, спустилась на улицу, села в такси.
- Куда? – поинтересовался водитель.
- Городская больница.
- Угу.
Завелся мотор, и машина отъехала, оставляя позади мой дом.
Хотя, честно сказать, я не считала своим «домом» ту трехкомнатную квартирку, где жили мои родители. Я поняла давно, что мой дом – городская больница.
Из своих семнадцати лет половину я провела в этом прелестном заведении – это точно.
При рождении у меня обнаружились проблемы с легкими. Первый год своей жизни я провела в больнице. Потом несколько месяцев домашнего уюта, но я, конечно, их не помню, и снова больница. И снова легкие.
Мне было всего два года, поэтому мама лежала на лечении со мной. Она навсегда потеряла свою любимую работу. Еще год заключения.
Наконец, врачи сообщили, что есть возможность вылечить меня полностью. Мои родители были счастливы. Неужели их чадо станет нормальным здоровым ребенком?
Мне четыре года. Моя первая операция. Спустя три дня после этого я задохнулась в больничной палате. Легкие. Слава богу, через секунду после моего отключения зашла мама. Она спасла меня от смерти. Операция, получается, не дала результатов.
Потом все вроде бы стабилизировалось. Два года дома. Не сказать, чтобы эти два года были спокойными – таблетки, постоянные уколы…
Мне семь. Вот это я помню отлично. Мы были на море. Я плавала. Нет, вы не подумайте, я плавала недалеко, у берега. Послештормовой день. Медузы. Я до ужаса боюсь этих существ. И вот одно из этих чудовищ ползет у меня по ноге. Я испугалась, задрожала… начала задыхаться. И потеряла сознание. Да, я потеряла сознание от страха. Ушла под воду… Еле откачали… Папа тогда поседел. А ему ведь было всего тридцать. И снова больница…
Ну, какой ребенок выдержит такой образ жизни? И я не выдержала. Лет в двенадцать-тринадцать вскрыла себе вены. Думала, умру – нет проблем – и больше не увижу ни больничных коридоров, ни скрипящих коек. Но не тут-то было: папа пришел с работы пораньше. Снова больница… только теперь психушка или, как это называется поприличней, псих-изолятор.
Однажды, вернувшись домой из командировки – я так называю свои «отлежи» в больнице – я увидела, как плачет мама. Она плакала очень тихо, почти бесшумно. Если бы я не прошла мимо их комнаты, я бы не услышала. Мое сердце сжалось. Мне казалось, что я снова задыхаюсь. Но я пересилила себя. И – о, чудо – боль в сердце прошла, дыхание восстановилось. Странно… Может быть, я задыхаюсь из-за того, что привыкла к этому? Из-за того, что меня все и всегда жалеют?
Мне стало дурно, когда я увидела, как папа молится. МОЙ ПАПА, который раньше не верил в бога, молится за меня.

Именно в тот момент я поняла, как несчастны мои родители. Вернувшись в комнату, я пообещала себе, что буду сильной, не буду себя жалеть. Все трудности буду встречать с улыбкой на лице.
Через два дня мне сказали, что у меня рак. Рак легких.
Я была разбита, я была готова вскрыть себе вены снова, а потом еще, еще и еще, если потребуется. Но, помня свою клятву, я попыталась успокоиться и улыбнуться. И, хотя слезы катились по щекам, я была счастлива, что вижу неуверенные улыбки своих родителей.
И с того момента я действительно жила. Казалось, мои родители тоже жили…а не существовали. Мы с ними сблизились. Стали доверять друг другу. Я перестала быть такой замкнутой, и жить даже стало проще. Я будто заново родилась.
У меня нет ни подруг, ни парней. У меня есть два самых близких человека – мама и папа, которых я буду боготворить всегда. За то, что они сделали для меня. За то, как они страдали ради меня.
- Больница, - сообщил таксист.
Я молча подала ему деньги, взяла сумку и вышла из машины. Оглянулась на город. Ведь я его вижу в последний раз.
Да, три года я жила с раком. Но недавно врачи сказали откровенно: жить мне осталось от силы две недели. Неделя от того срока уже прошла. Я побыла дома. Кстати сказать, за эти семь долгих дней я была в обморочном состоянии восемь раз. Мое состояние очень плохое. Зато я попрощалась с городом.
Теперь иду в больницу… под наблюдение врачей…
Мама осталась дома. Нет, она приедет через пару часов. Она осталась в квартире одна, чтобы я не видела, как она плачет и винит во всем себя. А я ведь все понимаю. Я уже немаленькая.
Пусть мне даже осталась неделя… я буду жить столько, сколько мне положено. Я не пророню ни слезинки. Ни одной. Я буду сильной. Я умру счастливой. В окружении самых близких людей. Я не скажу им, как мне страшно умирать и как больно их терять. Никогда. Никому. Просто закрою глаза и не проснусь. Неужели это так сложно?..

[jlk]

Вы знаете, что происходит с кошкой, когда ее забывают гладить?

Сначала она не верит в происходящее. И продолжает ластиться, будто все так, как она привыкла. И никак не может взять в толк, почему он больше не ищет ее первым делом по всему дому, когда приходит, чтобы погладить, заглянуть в ее счастливые глаза и с улыбкой сказать: "А вот и я. Скучала?" Поэтому она бежит здороваться первая и не замечает, что он, машинально почесывая ее за ушком, думает о чем-то совершенно другом.

Затем она начинает задумываться, почему от нее снова нетерпеливо отмахнулись. Может, он просто не в духе? Мало ли что... И покорно ждет ночи, чтобы пробраться в кровать и свернуться клубочком у него в ногах, когда он уже спит.

Когда он впервые в жизни приходит под утро, она понимает, что что-то таки случилось. Она ждет с утра и до вечера, а потом всю ночь спит чутко, боясь пропустить приход самого важного для нее человека. И так безумно радуется, когда он все-таки появляется, что сразу прощает его. Она ведь его кошка.

Однажды недопонимание все же превращается в ссору: он снова ее грубо оттолкнул, а она впервые выпустила когти. И вот он с недоумением и легким раздражением смотрит на нее, обрабатывая поцарапанный палец йодом, а она сидит в самом темном углу и ругает себя за случившееся. Как она могла так с ним поступить? Ведь это же ее он... Ее все чаще посещают сомнения: что же с ним случилось? Может, она что-то сделала не так? Да, это все ее вина - она не была достаточно внимательна... ведь так?..

Он впервые на нее накричал. Она забивается в дальний угол и плачет. Потому что не видит выхода. Слезы тяжелыми каплями падают в пыль, она брезгливо отдергивает лапки от грязных лужиц и торопливо умывается.

Они все время ругаются. Он кричит, она со слезами на глазах шипит на него, с каждым разом все более яростно. И все чаще, вонзая в него когти, не чувствует его боль так, как раньше. Ей стало все равно?

Он пришел злой, уже привычно накричал на нее за разбросанные по коридору тапки. Она подбежала к нему и угрожающе зашипела... испуганный визг, стук падающего тела и скрип когтей по полу. Он ударил ее. Ночью, вылизывая ушибленную лапку, она принимает решение.

Утром он находит только открытую форточку. Она ушла гулять сама по себе. И лишь изредка и с неохотой вспоминает того, кто забывал ее гладить...

[Femme Fatale]

Чернобыль

... Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли... Я говорила ему: "Я тебя люблю". Но я еще не знала, как я его любила... Не представляла...
Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. А внизу, на первом стояли красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: "Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду".

Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось... Высокое пламя. Копоть. Жар.
Уехал он без брезентового костюма. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар...
Его все нет и нет. Четыре часа... Пять ... Шесть... В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, возле больницы стояла кольцом милиция, никого не пускали.

...Я увидела его... Отекший весь, опухший... Глаз почти нет... "Надо молока. Много молока! – сказал мне доктор. - Чтобы они выпили хотя бы по три литра". - "Но он не пьет молоко". - "Сейчас будет пить".
В десять утра умер оператор Шишенок... Он умер первым... В первый день... Мы узнали, что под развалинами остался второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все - первые...
Спрашиваю: "Васенька, что делать?" - "Уезжай отсюда! Уезжай! Ты беременная, у тебя будет ребенок. Уезжай! Спасай ребенка!"
- "Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим".

Еду в ближайшую деревню за молоком. Покупаю шесть трехлитровых банок... - чтобы хватило на всех... Но от молока их страшно рвало...
Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги... Перестали ходить электрички, поезда... Мыли улицы каким-то белым порошком... Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации... Только военные ходили в респираторах... Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками... Пирожные лежали на лотках...

Вечером в больницу не пропустили... Вышел врач и сказал, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, - та, в которой они были на станции, сгорела.
Автобусы не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел... Нас специально обманули... Чтобы мы не кричали, не плакали...

Утром уехали в Москву. Дороги не помню... выпала из памяти...
В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, шестая больница - на "Щукинской"...
В эту больницу, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, он пропустил.
Кого-то опять просила, молила... И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением - Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее зовут, ничего не запоминала... Я знала только, что должна увидеть его...
Она сразу меня спросила:
- У вас есть дети?
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно.
- Есть. - Отвечаю.
- Сколько?
Думаю: "Надо сказать, что двое. Если один - все равно не пустит".
- Мальчик и девочка.
- Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью...
"Ну, ладно, - думаю, - станет немножко нервным".
- Еще слушай: если заплачешь - я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса.
Захожу... Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
- Вася! - кричат ему.
Поворачивается:
- О, братцы, я пропал! И здесь нашла!

Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него - пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла... Им вливали какой-то раствор...
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
- Не садись рядом. Возьми стульчик.
- Да, глупости все это, - махнула я рукой.
На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку... Точка-тире, точка-тире...

Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены.
Три дня я жила у своих московских знакомых...
Варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят... Пожарников... Из одной смены... Они все дежурили в ту ночь:
Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура.

В магазине купила им зубную пасту, щетки, мыло, маленькие полотенца .. Рано утром еду на базар, варю бульон. Все протереть, покрошить... С шестью полулитровыми баночками... В больницу... Сижу до вечера. А вечером - опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило?..
Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!!
- Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
- Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду.

Он стал меняться - каждый день я встречала другого человека... Ожоги выходили наверх... Во рту, на языке, щеках - сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись... Пластами отходила слизистая... Пленочками белыми... Цвет лица... Цвет тела... Синий... Красный... Серо-бурый... А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить...

Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились...
Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются...

Клиника острой лучевой болезни - четырнадцать дней... За четырнадцать дней человек умирает...
В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, - все "горело". И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего.
В таком виде я и появилась перед ним. Испугался: "Батюшки, что с тобой?"
А я все-таки ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку... Туда бросала кусочки курицы... Маленькие-маленькие...

Через несколько дней ему делали операцию по пересадке костного мозга.
Которая длилась два часа.
...Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катэтор... Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться... Отсовывать... И пробираться к нему...
Возле его кровати стоял маленький стульчик... Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: "Люся, где ты? Люсенька!" Звал и звал... Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали
защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье... Все делали... Откуда там появились солдаты? Не спрашивала...

А каждый день слышу: умер, умер... Умер Тищура. Умер Титенок. Умер Кибенок.
Умер... Как молотком по темечку...
Стул двадцать пять - тридцать раз в сутки... С кровью и слизью... Кожа начала трескаться на руках, ногах... Все покрылось волдырями... Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос... Я пыталась шутить: "Даже удобно. Не надо носить расческу". Скоро их всех постригли.
Отлучилась... Возвращаюсь - на столике у него апельсин... Большой, не оранжевый, а розовый. Улыбается: "Меня угостили. Возьми себе". А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно.

"Ну, съешь, - просит. - Ты же любишь апельсины". Я беру апельсин в руки, он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал.
Помню пожилую санитарку, которая меня учила: "Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки".
А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти... И о том, что болезнь его
ужасная, что я его боюсь... Обрывок какого-то разговора... У меня в памяти... Кто-то увещевает: "Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки". А я как умалишенная: "Я его люблю! Я его люблю!" Он спал, я шептала: "Я тебя люблю!" Шла по больничному двору: "Я тебя люблю!" Несла судно: "Я тебя люблю!" Вспоминала, как мы с ним раньше жили... В нашем общежитии... Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку... Всю ночь...
А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю...

Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
- Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
- А как мы его назовем?
- Ну, это ты уже сама придумаешь...
- Почему я сама, если нас двое?
- Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка - Наташа.
… Через три часа он умер…
- - - Почему? За что? Смотрела на небо и кричала... Ко мне боялись подойти...
... Шла за его гробом... Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет...
... В морге спросили: "Хотите, мы покажем вам, во что его оденем".
- Хочу!

Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли... Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было... Положили в гроб босого...

На моих глазах... В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали... И этот мешок уже положили в деревянный гроб... А гроб еще одним мешком обвязали... Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка... И уже все это поместили в цинковый гроб... Втиснули... Одна фуражка наверху осталась...

Сели в катафалк... Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией...
На кладбище нас окружили солдаты... Шли под конвоем... И гроб несли... Никого не пустили...
Одни мы были... Засыпали моментально. "Быстро! Быстро!" - командовал офицер.
Даже не дали гроб обнять... И - сразу в автобусы...
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток... Приехала "Скорая помощь". "Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она проснется.
- Это такой страшный сон -
Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. "Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?" - "Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет". Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются... А я смотрю на них и думаю, что счастье - это так просто.. Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем, а потом он просит, чтобы я не плакала...
Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала - на кладбище. К нему!
И там, на кладбище у меня начались схватки... Только я с ним заговорила...
Вызвали "Скорую"... Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: "Рожать приезжай к нам". На две недели раньше срока родила... Мне показали... Девочка... Наташенька. На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки... А у нее был цирроз печени... В печени - двадцать восемь рентген... Врожденный порок сердца... Через четыре часа сказали, что девочка умерла...
Ее похоронили рядом с ним... у его ног. Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко... Там только его имя... Она же была без имени, без ничего... Только душа... Душу я там и похоронила... Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один - ему, второй - на уголок кладу ей…
... В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну - везде он... Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года...
Снится сон... Мы идем с ним, а он идет босиком... "Почему ты всегда необутый?" -
"Да потому, что у меня ничего нет". Пошла в церковь... Батюшка меня научил:
"Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб. Написать записку - что это ему".
Я так и сделала... Приехала в Москву и сразу - в церковь. В Москве я к нему ближе... Он там лежит, на Митинском кладбище... Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: "А ведомо тебе, как это делать надо?" Еще раз объяснил... Как раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. "А записку ты написала?" - "Да, написала, но не указала, на каком кладбище он лежит". - "Там они все в одном мире. Найдут его"…

Так я и живу... Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше...
Нас тут много. Целая улица, ее так и называют - чернобыльская. Всю свою жизнь эти люди на станции проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу - шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы, и остановилось сердце. Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили... Что видели... О смерти люди не хотят слушать. О страшном...
Но я вам рассказывала о любви... Как я любила..."

Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарника Василия Игнатенко

// Чудны дела твои, Господи...

[Irina Fileva]

Все твои истории такие трогательные, просто сердце щемят!
У меня друг детства погиб в Чернобыле, упал вместе с вертолетом.